"Константин Циолковский. Моя жизнь" - читать интересную книгу автора

генералом.
Теперь, наоборот, меня мучает мысль: окупил ли я своими трудами тот
хлеб, который я ел в течение 75 лет?
Что я читал в Москве и чем увлекался? Прежде всего - точными науками.
Всякой неопределенности и философии я избегал. На этом основании и сейчас я
не признаю ни Эйнштейна, ни Лобачевского. Прав ли я - не знаю. Под точной
наукой или, вернее, истинной наукой я подразумевал единую науку о веществе,
или о Вселенной. Даже математику я причислял и причисляю сюда же.
Известный молодой публицист Писарев заставлял меня дрожать от радости и
счастья. В нем я увидел тогда второе "Я". Уже в зрелом возрасте я смотрел на
него иначе и увидел его ошибки. Все же это один из самых уважаемых мною моих
учителей. Увлекался я также и другими изданиями Павленкова.
В беллетристике наибольшее впечатление произвел на меня Тургенев и в
особенности его "Отцы и дети". На старости и это я потом переоценил и
понизил.
В библиотеке много читал "Араго" и другие.
Кстати, в Чертковской библиотеке я заметил одного служащего с
необыкновенно добрым лицом. Никогда я потом не встречал ничего подобного.
Видно, правда, что лицо есть зеркало души. Когда усталые и бесприютные люди
засыпали в библиотеке, то он не обращал на это никакого внимания. Другой
библиотекарь сейчас же сурово будил. Он же давал мне запрещенные книги.
Потом оказалось, что это известный аскет Федоров - друг Толстого и
изумительный философ и скромник. Он раздавал все свое жалованье беднякам.
Теперь я вижу, что он и меня хотел сделать своим пенсионером, но это ему не
удалось: я чересчур дичился. Потом я еще узнал, что он был некоторое время
учителем в Б., где служил много позднее и я. Помню благообразного брюнета,
среднего роста, с лысиной, но довольно прилично одетого. Федоров был
незаконный сын какого-то вельможи и крепостной. По своей скромности он не
хотел печатать свои труды, несмотря на полную тому возможность и уговоры
друзей. Получил образование он в лицее. Однажды Толстой сказал ему: я
оставил бы во всей этой библиотеке лишь несколько десятков книг. Федоров
ответил: видал я много дураков, но такого еще не видывал.


Опять в городе П. (от 19 до 21 г.)

Вел с отцом переписку, был счастлив своими мечтами и никогда не
жаловался. Все же отец видел, что такая жизнь должна изнурить меня и
привести к гибели. Пригласили меня, под благовидным предлогом, в П.
Дома обрадовались, только изумились моей черноте. Очень просто - я съел
весь свой жир.
В либеральной части общества отец пользовался всегда уважением и имел
много знакомых. Благодаря этому я получил частный урок. Я имел успех, и меня
скоро засыпали этими уроками. Гимназисты распространяли про меня славу,
будто я понятно очень объясняю алгебру. Никогда не торговался и не считал
часов. Брал, что давали - от четвертака до рубля за час. Вспоминаю один урок
по физике. За него платили щедро - по рублю. Ученик был очень способный.
Когда в геометрии дошли до правильных многогранников, я великолепно склеил
их все из картона, навязал на одну нитку и с этим крупным ожерельем
отправился по городу на урок.