"Константин Циолковский. Путь к звездам (сборник)" - читать интересную книгу автора

нашу мускульную силу и узнать, увеличилась ли она или нет. Вот я упираюсь
ногами в стену и тяну за нижний крюк силомера. Видишь - пять пудов: моя сила
не увеличилась. Ты можешь проделать то же и также убедиться, что ты не стал
богатырем, вроде Ильи Муромца.
- Мудрено с тобой согласиться, - возразил я, - факты противоречат.
Объясни, каким образом я поднимаю край этого книжного шкафа, в котором не
менее пятидесяти пудов? Сначала я вообразил себе, что он пуст, но, отворив
его, увидел, что ни одной книги не пропало... Объясни, кстати, и прыжок на
пятиаршинную высоту!
- Ты поднимаешь большие грузы, прыгаешь высоко и чувствуешь себя легко
не оттого, что у тебя силы стало больше - это предположение уже опровергнуто
силомером, - а оттого, что тяжесть уменьшилась, в чем можешь убедиться
посредством тех же пружинных весов. Мы даже узнаем, во сколько именно раз
она уменьшилась...
С этими словами он поднял первую попавшуюся гирю, оказавшуюся 12-ти
фунтовиком, и привесил ее к динамометру (силомеру).
- Смотри! - продолжал он, взглянув на показание весов. -
Двенадцатифунтовая гиря оказывается в два фунта. Значит, тяжесть ослабла в
шесть раз.
Подумав, он прибавил:
- Точно такое же тяготение существует и на поверхности Луны, что там
происходит от малого ее объема и малой плотности ее вещества.
- Уж не на Луне ли мы? - захохотал я.
- Если и на Луне, - смеялся физик, впадая в шутливый тон, - то беда в
этом не велика, так как такое чудо, раз оно возможно, может повториться в
обратном порядке, то есть мы опять возвратимся восвояси.
- Постой: довольно каламбурить... А что, если взвесить какой-нибудь
предмет на обыкновенных рычажных весах! Заметно ли будет уменьшение тяжести?
- Нет, потому что взвешиваемый предмет уменьшается в весе во столько же
раз, во сколько и гиря, положенная на другую чашку весов; так что равновесие
не нарушается, несмотря на изменение тяжести.
- Да, понимаю!
Тем не менее я все-таки пробую сломать палку - в чаянии обнаружить
прибавление силы, что мне, впрочем, не удается, хотя палка не толста и вчера
еще хрустела у меня в руках.
- Этакий упрямец! Брось! - сказал мой друг-физик. - Подумай лучше о
том, что теперь, вероятно, весь мир взволнован переменами...
- Ты прав, - ответил я, бросая палку, - я все забыл; забыл про
существование человечества, с которым и мне, так же как и тебе, страстно
хочется поделиться мыслями...
- Что-то стало с нашими друзьями?.. Не было ли и других переворотов?
Я открыл уже рот и отдернул занавеску (они все были опущены на ночь от
лунного света, мешавшего нам спать), чтобы перемолвиться с соседом, но
сейчас же поспешно отскочил. О ужас! Небо было чернее самых черных чернил!
Где же город? Где люди?
Это какая-то дикая, невообразимая, ярко освещенная солнцем местность!
Не перенеслись ли мы в самом деле на какую-нибудь пустынную планету?
Все это я только подумал - сказать же ничего не мог и только бессвязно
мычал.
Приятель бросился было ко мне, предполагая, что мне дурно, но я указал