"Евсей Цейтлин. Долгие беседы в ожидании счастливой смерти " - читать интересную книгу автора

Наивное убеждение: человек един в своих устремлениях, в сокровенной
своей сущности. Но передо мной человеческая жизнь, которая распадается,
дробится на жизни другие - не схожие между собой. Столкнувшись с этим
феноменом, й ошеломлен. Сестра Башева вернула его письма, отправленные им
когда-то - во время войны - ей, в Израиль.
- Никогда бы не подумал, что это писал я, - говорит й жене. - Ни за что
бы себя не узнал. Нет, нет, это не я!
________________________
14 сентября 92 г. Два года й твердит мне: в его бедах так или иначе
виноваты антисемитские кампании сороковых-пятидесятых годов.
Что ж, логично. Политика государственной ненависти, государственного
антисемитизма сломала судьбы и души миллионов. Судьба й, считаю я, в этом
отношении показательна. Впрочем, показательна не более и не менее, чем
судьбы других еврейских писателей
И вот я хочу написать эссе, где собираюсь проследить этапы этого
насилия над личностью, которое переходит потом в саморазрушение таланта.
Вечером рассказываю й план своего эссе. Его реакция неожиданна. Он
опровергает...самого себя:
- То, что случилось со мной, трагично, но я не воспринимал это как
антисемитизм.
Сначала - недолго - спорю. Потом молчу. Хотя могу напомнить й его
собственные слова, свидетельствующие об обратном. Его аргументы сейчас так
легко опровергнуть.
- ...Разве это был антисемитизм? - убеждает меня й. - В те страшные
годы почти все крупные литовские писатели поддерживали меня... Шимкус,
Балтушис, Венцлова, Цвирка, Тильвитис... Я чувствовал их теплые взгляды,
которые резко диссонировали с тем, что писали газеты. И не только взгляды.
Как раз в разгар "дела врачей" меня вызвал к себе Балтушис - в ту пору мой
шеф, главный редактор журнала "Пяргале": "Слушай, Йосаде, тебе надо сейчас
поехать в Ялту. Вот путевка в дом творчества на два месяца, потом сможешь
остаться там еще".
Обнаружив в прошлом интересные факты, й, как всегда, оживляется:
- Учтите, это было не только со мной. Я знаю еврейских журналистов,
которые, на первый взгляд, серьезно пострадали в период "борьбы с
космополитами". На первый взгляд... В сорок восьмом году с ними, если не
ошибаюсь, беседовал сам Шумаускас (в то время - заместитель председателя
совета министров Литвы). Разумеется, беседовал с каждым наедине. Схема
разговора была все той же: "Уезжай из Каунаса в Шяуляй... Дадим квартиру...
Дадим работу". А формально "еврея-космополита" убирали из партийной печати.
И рапортовали об этом в Москву.
й смотрит на меня. Ничего не говорю ему о том, что он знает прекрасно
сам: в Литве смягчали "государственно-партийный антисемитизм", но разве
могли отменить вообще? Разве могли не закрыть еврейские газеты, еврейский
музей, школы, разве...
Молчу. Я вдруг понимаю: именно такая реакция й очень интересна для
меня. Именно изменчивость его сознания прежде всего требует наблюдения.
Затем, уже дома, понимаю и другое: он прав глубинно, хотя не может это
сформулировать. Государственный антисемитизм уничтожал еврейскую культуру,
уничтожал творцов. Но души прежде всего деформировал страх.
___________________