"Евсей Цейтлин. Долгие беседы в ожидании счастливой смерти " - читать интересную книгу автораСартр хотел создать биографию Флобера. Подробнейшую, на несколько тысяч страниц. Портрет писателя: поиски, замыслы, лаборатория, увлечения, идеологические влияния... Спрашиваю себя: зачем же пишу я? Для чего вместе с й мы осуществляем этот эксперимент? Пять лет - оторванные у его пьес лучшие дневные часы; долгие вечера, переходящие за полночь. Пять лет. Теперь они в нескольких моих тетрадях, десятке магнитофонных кассет. Однако зачем? _____________________ Как ни странно, эти вопросы связаны с другим вопросом: ч т о я пишу? Однажды понимаю: это нечто большее, чем книга. Во всяком случае, цели "эстетические" сжимаются вдруг, кажутся чересчур мелкими. А "нечто" в моих тетрадях приобретает свою форму - рифмуется с чужим - разорванным - сознанием. _____________________ Впрочем, для меня очень важно, что это сознание еврейского интеллигента. "О том, как гибла еврейская культура в СССР, напишут еще многократно, - думаю я. - Но точна ли будет эта история без истории жизни одного человека, одного творца: неважно даже - знаменитого или малоизвестного? Конечно, исследователи отметят аресты и расстрелы еврейских писателей, артистов, ученых; зафиксируют, как перестали выходить книги на идиш, как закрывались еврейские театры, газеты, школы, как появлялись антисемитские статьи, в промелькнут испуганные глаза; ночи, наполненные страхом; пепел сожженных архивов. И еще - едва ли не главное - самоуничтожение таланта. Да! У того, кто хотел выжить в те годы, был и такой путь - саморазрушение своего дара. Талант оказывался опасным. Притом, не только для тоталитарного общества - для самого творца. Как важно проследить этот процесс. Увидеть изнутри. А ведь й хочет говорить! Не собирается ничего утаивать. Не щадит себя..." Вход в лабиринт О своих предательствах й поведал честно, ничуть не пытаясь оправдаться. Понимает ли й, что самое большое предательство он совершил по отношению к себе? _____________________ После войны переменил имя. Был Яков. Стал Йокубас. Думал и писал по-еврейски, теперь - по-литовски. Даже дневник. Даже письма дочери в Израиль. Может быть, он и сам не сразу заметил, как произошел этот поворот. Казалось, просто следует совету друзей: - Говорите дома с женой по-литовски. Если, конечно, хотите овладеть этим языком. Жена была поражена. Пробовала протестовать. Потом смирилась: все-таки цель была понятной, в сущности, утилитарной. Как, однако, объяснить, что через некоторое время й сознательно лишил |
|
|