"Сергей Петрович Трусов. Приглашение к чаепитию в общественном месте" - читать интересную книгу автора

В конце концов мы дождались. Перед тем как снять чайник, Игнатий
поднял крышку и пригласил полюбопытствовать. Вода внутри неистово бурлила,
не оставляя никаких сомнений насчет кондиции кипятка. Ради такого случая я
сделал свежую заварку, а из тумбочки извлек несколько сухариков. Вид
Игнатия говорил о том, что он весьма доволен тем, как развиваются события,
и его оптимизм передался мне.
Мы пили чай, грызли сухарики и улыбались друг другу. Игнатий улыбался
лучезарно. Казалось, он живет какой-то неземной жизнью, а теперь вот
спустился, чтобы поведать мне откровение. Я терпеливо ждал, понимая, что мы
еще мало знакомы и Игнатий не хочет рисковать. Наш разговор, будь он
подслушан, показался бы пустым и никчемным, но мы с Игнатием были другого
мнения. Я, например, явственно ощущал какую-то таинственную подоплеку нашей
встречи, но мне не хотелось торопить события. Мы говорили о погоде, о ее
непостоянстве, о свойствах различных сортов чая, острили по поводу черствых
сухариков и при этом поглядывали на чайник, а затем, с озорной
значительностью, друг на друга. С какого-то момента мне стало казаться,
будто я уже понимаю, в чем тут дело, но всякий раз разгадка ускользала,
уступая место лучезарной улыбке Игнатия.
Мы выпили несколько чашек, стало жарко, Игнатий раскраснелся, и я
захотел опять предложить ему снять пальто, да вовремя прикусил язык. Шарфик
у Игнатия сбился в сторону, открыв необычную картину - под шарфиком не было
ничего. Я не подал виду, как бы невзначай потер глаза, снова посмотрел - и
точно: пальто было надето на голую грудь. Ни рубашки, ни пиджака, ни
свитера, а только желтая цыплячья грудь, поросшая волосиками. На улице была
осень, и я, конечно, растерялся. Тут в окно ударил порыв ветра, я взглянул
- там качались голые ветви дерева.
Настроение у меня изменилось. Фактически я ничего не знал про Игнатия,
и это меня тревожило. Однако теперь я уже не решался ни о чем его
спрашивать, поскольку случайно увидел то, что он тщательно скрывал под
шарфиком.
Наверное, Игнатий что-то почувствовал - отставил чашку и посмотрел с
безмолвным вопросом. Я постарался сделать вид, будто меня разморило от
горячего чая - закатил глаза, надул щеки, сказал: "Пуфф!" - и добродушно
улыбнулся. Получилось не очень искренне. По лицу Игнатия прошла какая-то
тень, и он досадливо поморщился, словно я не оправдал его надежд. Я не имел
понятия, что это были за надежды, но мне страстно захотелось исправить
положение. Я засуетился, вскочил, плеснул в его чашку кипятку, пододвинул
сухарики, сахар, ложечку, хотел пододвинуть что-нибудь еще, да больше
ничего не было, и я сел, проклиная свою эмоциональную неуравновешенность.
Игнатий смотрел с холодной отрешенностью, а в меня вселился какой-то бес, и
я предпринял отчаянную попытку - подмигнул Игнатию прямо в заиндевевшие
глаза, игриво кивнул на чайник и снова подмигнул. Вышло ужасно глупо, но
глаза Игнатия затеплились. Тогда я сделал виноватое лицо, и они еще больше
затеплились. Посмотрели на меня по-дружески, но с легким укором, словно
говоря: "Ну что же ты, брат? Такое дело, а ты..." А я согласно кивал,
беззвучно отвечая в том же духе: "Извини, брат, бывает..." В общем, Игнатий
оттаял. Повеселел, взял сухарик, макнул в чай, скушал и хитро сощурился,
ожидая моей реакции. Я опять засуетился, запыхтел, задвигал руками,
переставляя на столе угощение. Мы еще выпили по кружечке, после чего мой
гость хлопнул в ладоши, поднялся и сообщил, что ему пора уходить.