"Александр Рудольфович Трушнович. Воспоминания корниловца (1914-1934) " - читать интересную книгу автора

счету, прошение. Будем ждать решения, прислушиваться к далекому стону
истекающей кровью братской армии. И проклинать судьбу.

Нас переводят в другое место. Разве это от нас зависит, военнопленных
австро-венгерской армии? Наровчат Пензенской губернии. Уездный город. Глушь.
Население казармы многочисленное и шумное. Славянской речи не слышно. В
большом помещении, где раньше располагалась русская рота, досками отгородили
угол для военнопленных офицеров.

Мрачные настали вечера. Под Сморгонью русские выбили немцев штыковым
ударом, но затем снова пошло отступление. Братья-болгары вот-вот выступят на
стороне немцев и мадьяр. Началась переброска германских войск для нанесения
удара в лоб и тыл Сербской армии.

В большом помещении мы одни. Свет керосиновой лампы-жестянки освещал
осунувшиеся лица, тени от наших голов принимали громадные причудливые формы,
двигались по темным углам и облезшей краске высокого полупустого помещения.
За окнами поздняя осень волчьим воем уходила в степь и, возвращаясь,
постукивала всеми черепицами крыши, холодным дыханием проникала к нам сквозь
многочисленные щели. Керосинка тоскливо мигала, будто жалуясь, что у нее так
мало сил для преодоления тьмы. Пошел снег, осенний ветер сперва дико боролся
с ним, потом утих, и земля успокоилась под глубокими снегами русской зимы.

Но кто из нас думал тогда о щелях в стене и о холодах? Сербия была
отрезана от нас. Пусти нас русские туда походным порядком - не задумались
бы.

За несколько месяцев до этого, в июле, когда Русская армия отступала
под огненным шквалом немецкой артиллерии, не получая поддержки от тех, кого
она спасала в Восточной Пруссии, под Варшавой и в Галиции, одна только
Сербия предложила России свою помощь. А теперь, когда вражеские армии
ворвались в Сербию, Россия уже не могла ей помочь. Сербия изнемогала в
единоборстве с могущественным врагом. Не имея в тылу российского
тысячеверстного пространства, ее отцы, деды и дети, орошавшие кровью родную
землю, уходили через дикие албанские горы.

Воронежская губерния. Бирюч. От станции два часа пешком. Нас было
пятеро, шестой конвойный. Дорога шла степью, снег лежал еще только в
придорожных канавах. Ветер, несущийся над голым полем, сбивал нас с ног. С
юго-запада на северо-восток неслись хмурые облака.

У воинского начальника нас встретили чехи, работавшие там в канцелярии.
Мы тут же написали заявление в посольство Сербии в Петрограде. И вот однажды
во время прогулки чех принес нам письмо: мне и одному из сербов нашей
пятерки сообщали, что скоро нас освободят.

Любое описание нашего состояния было бы неверным и выдуманным. Хорошо
помню, что, попытавшись прочесть письмо вторично, я никак не мог сообразить,
почему ничего не понимаю. Оказалось, что я держу его "вверх ногами".
Военнопленные ходили смотреть на нас двоих, у всех воскресала надежда на