"Александр Рудольфович Трушнович. Воспоминания корниловца (1914-1934) " - читать интересную книгу автора

слов не находит, душа его молча молится.

В степи как свечи горят золотые купола. Далеко в степь глядит русская
церковь, вокруг нее белые хаты. О тебе, Россия, моя молитва...

Уже солнце склонилось к западу, и все нет конца твоим полям и нивам,
твоей красоте и богатству. Тебе ли быть побежденной, тебе ли, хлебообильная,
не накормить своих детей?

Настала ночь. Я лег на скамью, но не спал. Слышал, как немцы ругали
славян, называя их изменниками. На одной из станций вышел прогуляться. Мимо
головы пролетел булыжник, и из темноты донеслось: "Slawischer Hund!"
(славянская собака!). Старший унтер-офицер пересадил меня к охране.

На утренней заре, когда солнце уже успело обойти вокруг всей земли,
удивленные глаза увидели то же богатство полей, ту же необъятную ширь, ту же
тихую могучую красоту. Как будто с места не сдвинулись, а сколько уже
проехали...

На станциях много народу. Смотрит русский мужик, и глаза его говорят:
"Вот бедные, теперь вдали от своих. И на что эта война сдалась? А вон
молоденький, наверное, еще не женат. А у того, постарше, дома жена и дети,
наверное. И лошадь, и корова. Крестьянин, должно быть".

И бабенка стоит и смотрит. Щеки розовые, глаза живые, мальчонка за юбку
ухватился: "А ведь мой-то тоже где-то у них так едет. Хлебца им подать надо
бы".

Стоят пленные немцы у дверей теплушки, переговариваются. Слышу: "Вот
уставились как идиоты! Азиаты проклятые!"

Кирсанов - уездный город. Город? Ни город, ни деревня. У большинства
жителей собственный домик, двор, огород, сад. Много зелени, улицы широкие,
не то, что у нас. Заглядываю во дворы - там чисто и уютно. Улицы, правда,
могли бы быть и почище.

- Самовар! - крикнул кто-то из пленных. И все остановились, повторяя:
"Самовар, самовар!" Конвойный смеется:

- Самовар. Для чая. У всех русских есть.

Эх, дорогой, что такое самовар, я давно знаю, только вот "живого" еще
не видел. Все близкие и родные мне люди Тургенева, Толстого, Достоевского
пили чай из самовара, у самовара говорили о Боге, о любви, о правде, о
русской земле. А самовар их слушал и пел свою тихую спокойную песню и
длинными зимними вечерами, когда мела вьюга, и весною, когда вишня цвела.

Поместили нас в бывшей тюрьме, приспособленной под жилье. Теперь со
мной были чехи, почти все просившиеся добровольцами в Русскую или Сербскую
армию. В пяти комнатах разместились офицеры-славяне: чехи, словаки, три