"Далия Трускиновская. Чумная экспедиция ("Архаровцы" #1)" - читать интересную книгу автора

кутежей, и на марше устроил ночью безобразие - сам напился, немало молодых
офицеров напоил, благо взял с собой, не надеясь на московское угощение,
порядочно венгерского вина и водки.
Артамону в какой-то мере было легче, чем его сиятельству - его обдувал
свежий ветерок. А граф Орлов спал в карете, и спал беспокойно, потому что
подскакивал на ухабах. Карета-берлина, в которой он отправился усмирять
Москву, была как целая комната - хоть в ней менуэт в четыре пары танцуй, вся
в удобствах, включая матерчатые карманы на стенах, всевозможные ларчики и
поставцы.
Орлов несколько раз пытался проснуться, но проваливался обратно в сон,
и неспроста - сон был хитрый, предлагал ему то же самое, что ждало наяву,
суетливую рожицу казачка Филатки, убранные поля и золотые рощицы за окном
кареты, вид растянувшейся версты на две колонны...
Наконец Господь сжалился и послал особо норовистую колдобину, попав в
которую колесом, берлина опасно накренилась, а граф, проехавши лежа по
заднему сиденью, треснулся макушкой в стенку кареты.
Он невольно дернулся, приподнялся на локте, затряс головой, с трудом
осознавая реальность. Наконец понял, чего ему угодно. Угодно было
облегчиться. Орлов скинул вниз ноги в сползших чулках, богатырски потянулся.
Богатый турецкий халат, распоясавшись во сне, распахнулся на мощной груди.
Казачок, вскочив с переднего сиденья и придерживаясь за стенку, всем
видом явил желание услужить.
Орлов выглянул в окно и увидел, что солнце уже довольно высоко...
- Эва! Утро! Славно же мы вчера набубенились! - сообщил он казачку.
- Завтракать изволите? - без лишнего подобострастия осведомился тот.
- Не-е, другого чего изволю... Чарку и Арапа!
Казачок постучал в переднюю стенку кареты - в окошко для отдачи
приказаний кучеру. Тут же за стеклом явилось бодрое лицо.
- Арапа подать его сиятельству! - подняв створку, велел Филатка.
Голова за стеклом кивнула и исчезла, а казачок полез в походный
поставец за флягой и чаркой. Орлов взял у него флягу и понюхал.
- Черносмородинная? Нет, ты мне "ерофеича" налей. После вчерашнего
брюхо поправить надо.
К "ерофеичу" он пристрастился после недавней затяжной хворобы. К
застарелой лихорадке и боли в животе прибавилась еще дрянь, сперва его
сильно напугавшая, - приступы удушья. Немецкие лекари оказались бессильны.
За дело взялись вельможи - всякому хотелось способствовать исцелению
фаворита. Всякий рекомендовал своего доморощенного эскулапа - и все без
толку.
Повезло тому, кто и без того не был обделен милостями государыни, -
Ивану Ивановичу Бецкому, бывшему тогда президентом Академии художеств.
Бецкой подкупил Орлова тем, что заявил честно - приведет коновала. Орлов
невольно рассмеялся и сказал - приводи, сударь, хуже уж не будет!
К нему доставили маленького забавного мужичка, пожилых уже лет,
который, будучи приставлен Бецким к Академии наук по медицинской части,
числился там лекарским учеником. Плешь свою он не прикрывал париком, а
начесывал на нее остатки волос и запудривал их яростно. Бецкой называл его
Василием Ерофеичем. Лекарь и точно происходил из полковых коновалов. Потом
уже, когда он, потчуя графа травными настоями, добился кое-какого успеха,
граф узнал - в молодые годы Ерофеич увязался с караваном в Китай, где