"Владимир Сергеевич Трубецкой. Записки кирасира (мемуары)" - читать интересную книгу автора

все же - басевический ученик! Это было неслыханное событие. Басевич,
волновавшийся едва ли меньше нашего, не выдержал и помчался в училище
разнюхивать атмосферу. Мы ожидали его возвращения в его квартире на
Миллионной, слушая, разиня рты, рассказы несчастного Андриевского о том,
как нынче резали вольноперов. Часа через два Басевич привез
малоутешительную весть: в этом году в училище было получено предписание
свыше - производить испытание вольноперам как можно строже, дабы допустить
к производству только тех, которые досконально усвоили все военные науки.
Необыкновенное количество собравшихся в этом году вольноперов кому-то и
почему-то не понравилось. Словом, свыше было предписано нас "резать", и
это предписание теперь с усердием проводилось в жизнь училищным
начальством, решившим на первых же двух экзаменах (по артиллерии и
тактике) сделать самый беспощадный отбор и разом отсечь наиболее слабых.
Для экзаменаторов это должно было значительно облегчить дальнейшую
процедуру экзаменов.
Ночью я спал плохо и молился Богу так, как еще никогда до этого не
молился. Вспоминал свои грехи. Оказывается, их было много, и я ужасно
тревожился, что из-за этого Бог не услышит моих горячих молитв и допустит,
чтобы я провалился. - А как же тогда со свадьбой?.. - Какими глазами я
взгляну на невесту?! Мутно и нехорошо делалось на душе.
Всякие бывают волнения - и радостные, и пакостные. Самые мерзопакостные и
наиболее сосущие под ложечкой - волнения экзаменационные. С пересохшим
ртом с тошнотою на душе и в желудке сидел я на следующий день в просторном
классе училища, где 30 томящихся вольноперов застыли на партах, не смея
дрогнуть шпорой, впиваясь блестящими глазами в страшный экзаменационный
стол, за которым сидела комиссия с злым и желтым Осиповым во главе. Его
разгневанная физиономия буквально терроризировала нас.
Другой, волосатый и рыжий офицер экзаменатор - бездушный и недоступный -
терзал бедных вольноперов, ехидничал, придирался, как казалось, с явным
намерением срезать.
- Вот сво-о-олочь!.. Хамина!.. - слышался за мной чей-то ненавидящий и еле
слышный шепот, когда рыжий проваливал кого-либо из нас.
Провалились многие... Наш Сашенька Искандер, высоко и недоуменно приподняв
брови, безнадежно и томительно погибал, споткнувшись на расходящемся и
сходящемся веере батареи, в котором он заплутался, как в трех соснах - а
ведь басевический ученик, кончивший в свое время Императорский лицей! Вот
кавалергард Струков заблекотал у доски что-то маловразумительное и
дрожащей рукой вывел на доске такую невероятную и дикую траекторию, что
его тут же погнали от стола. Вот красиво и с треском, молниеносно,
срезался атаманец Бескудин, не ответив ни на единый вопрос. Хоть и
срезался, но с достоинством и невозмутимо.
- Князь Трубецкой! - громко и как гвоздем по стеклу, совсем неожиданно
позвали у стола, и сразу же нехорошо затряслось у меня в коленках. Шел я к
доске, убежденный в провале. Шел бравой и деланно-веселой "молодецкой"
походкой, стараясь изо всех сил скрыть от товарищей волнение. Шел, как на
эшафот, повторяя про себя: "на людях и смерть красна!" (Я еще ночью
выработал себе красивую и достойную манеру, с какой буду гибнуть сегодня).
Подошел к страшному столу, зеленое сукно которого вдруг близко и четко
вырисовалось передо мною с двумя чернильницами, ручками, карандашами,
листками и прочими жуткими подробностями. - Ну, ...пропал!.. - с щемящей