"Владимир Сергеевич Трубецкой. Записки кирасира (мемуары)" - читать интересную книгу автора

смотра теперь же. Ходатайство это было удовлетворено командиром, и в конце
февраля в дежурной комнате офицерского собрания нам был произведен
комиссией под председательством полковника фон Шве-дера экзамен по всем
Уставам и элементарной топографии, каковые испытания мы сделали успешно.
После этого в манеже нам четверым был произведен смотр езды.
Тут-то мы и оскандалились.
Правда, к моменту смотра посадка у нас была неплохая, рубили мы и кололи
пикой как будто удовлетворительно, прыгали через препятствия тоже терпимо
- однако все это было не то. Так ездить, рубить и колоть в нашем полку
было допустимо разве для смены молодых солдат, но для унтер-офицеров, да
еще такого образцового полка как наш, это никуда не годилось. У нас не
было ни той четкости, ни нужной сноровки, ни той вышлифованности, ловкости
автомата, каковые требовались от унтер-офицеров и давались людям только
после длительной учебы. И это, конечно, не могло укрыться от глаз
знатоков. Особенно не понравилась наша езда знаменитому штаб-ротмистру фон
Эксе, участвовавшему в комиссии, а полковник фон Шведер категорически
заявил, что таких ездоков он не допустит к производству в унтер-офицеры, и
что мы должны продолжать манежную езду вплоть до общего смотра всей
учебной команды.
Провал наш был вполне понятным. Как ездоки мы были недоученными,
скороспелками, ибо пять месяцев учебы в манеже был слишком короткий срок
для освоения должной выучки. Не надо забывать и того, что в учебную
команду попадали из эскадронов лучшие фронтовики солдаты, имевшие за собой
чуть ли не два года манежной практики, тогда как мы, вступив в команду,
таковой практики не имели.
Палицын после смотра был сконфужен и глядел на нас угрюмо. Мы же,
вольноперы, были прямо-таки подавлены. Для нас это было ударом, ибо
выходило так, что к офицерским экзаменам мы в этот год допущены не могли
быть.
Лично для меня и для моей невесты это было просто трагично, так как все
мои мечты о "выходе в люди" и о женитьбе были связаны с производством в
офицеры, а теперь это оттягивалось еще на целый год!
(Вольноопределяющимся, равно как и солдатам, вообще закон запрещал
вступать в брак). Выхода у нас как будто не было: мы хорошо знали, что
полковник фон Шведер был неумолим и упрям, как бык...
И все-таки выход нашелся! А выручила нас из этой скверной истории,
конечно, дама...
Нашей спасительницей оказалась Варвара Михайловна Жилинская - супруга
самого начальника генерального штаба и родная тетка Мишанчика Осоргина. В
первую же субботу Мишанчик съездил к ней в Петербург на поклон и поведал
ей о нашем несчастьи, в результате чего славная генеральша, всегда немного
экзальтированная и принимавшая близкое участие в чужих несчастьях,
написала коротенькую, но красноречивую записку генералу Бернову. Этого
было достаточно. Добряк генерал мог отказать кому угодно, но только не
Варваре Михайловне!
Через день мы были отданы в приказе по полку как удовлетворительно сдавшие
смотр и числящиеся в командировке для подготовки и держания офицерских
испытаний при Николаевском кавалерийском военном училище.
Нашим манежным мытарствам наступил конец. Палицын прекратил быть нашим
пугалом. В житейской книге каждого из нас перевернулась страничка - а все