"Юрий Трифонов. Утоление жажды" - читать интересную книгу автора

претензии ко всему женскому полу. Женщины, по его мнению, повсюду вносят
только раздор и смуту.
- Вот поглядите, она тут делов наделает, - туманно грозил Нагаев. - Я
эту химию скрозь прошел, у меня их, может, триста было, всех мастей. Она
еще даст жизни...
- Да кому? Чего? - недоумевал Иван. - Ведь ты ее стряпню ешь? Не
отказываешься?
- Зачем отказываться, я свой продукт отдаю. Это законно. Я только то
замечаю, что вы больно на нее глаза пялите и каждый вечер все "лала" и
"лала". Мне что! Я свои кубы делаю. А у вас, кажись, понижение тысяч на
восемь...
Хотя всем было ясно, что выработка понизилась из-за жары, Нагаев упрямо
твердил свое.
Как-то приехало к экскаваторщикам все начальство сразу: начальник
отряда Алексей Михайлович Карабаш, инженер Гохберг и начальник
производственно-технического отдела Смирнов. По инициативе Карабаша в
отряде вводилась обязательная регулярная профилактика механизмов. Дело это
было новое и прививалось с трудом. Экскаваторщики, трактористы и
скреперисты должны были по определенным дням производить профилактику
своих машин, а тем, кто уклонялся, угрожали лишением прогрессивки, то есть
ударом по карману.
Карабаш провел с экскаваторщиками четвертьчасовую беседу о пользе
профилактики. Он говорил всем известное: о том, что в условиях пустыни
механизмы изнашиваются вдвое быстрее, что один день профилактики удлиняет
жизнь машины на много недель и что машинисту выгоднее работать в забое,
чем "загорать" в ремонте. Машинисты слушали рассеянно. Они понимали, что
начальник говорит нечто полезное и разумное, но не очень-то верили в то,
что это разумное так уж необходимо применять на практике. Полтора года
работали безо всяких особенных профилактик - и ничего, план тянули.
Затем Карабаш познакомил каждого с графиком проведения профилактики и
велел расписаться. Все аккуратно расписались. Никто к этой церемонии не
относился серьезно.
Был обыкновенный, гнетущий жаром полдень. Инженер Гохберг обливался
потом. Его легкая, когда-то голубая, а теперь добела выгоревшая курточка
(такие курточки на канале почему-то назывались "москвичками") была
распахнута и обнажала влажную впалую грудь с темными волосами. Иногда
Гохберг широко открывал рот, словно собираясь что-то сказать, но ничего не
говорил, а только жадно, прерывисто вбирал в легкие воздух. Рабочие и
начальство жались к будке, в тощую тень. Один Нагаев, не поместившийся
рядом со всеми, сидел на солнцепеке и делал вид, что ему плевать на жару.
Когда производственная тема исчерпалась, Карабаш заговорил о жаре. На
соседнем участке были три случая солнечного удара. Лето обещает быть очень
знойным. В интересах производства каждый рабочий должен следить за тем,
чтобы не пасть жертвой солнечного удара.
Карабаш говорил о погоде так же категорично и сухо, по-деловому, как и
о профилактике. Рабочие до сих пор не могли привыкнуть к новому начальнику
(Карабаш пришел в отряд три месяца назад) и относились к нему с
опасливостью. Было непонятно, хороший он человек или плохой, было
непонятно, какого он возраста, русский он или туркмен, - имя русское, а
фамилия вроде туркменская. По-русски он говорил совершенно чисто, как