"Юрий Трифонов. Опрокинутый дом" - читать интересную книгу автора

пропажа ошеломительного.
В воскресенье пришел один из малознакомых итальянцев, опоздав на сорок
минут, милый человек по имени Джанни, и предложил поехать куда-нибудь за
город. Например, в Дженцано. Я засмеялся: Дженцано был единственный город
в окрестностях Рима, где я побывал восемнадцать лет назад! Хорошо его
помню. Я же написал рассказ о Дженцано. Нельзя ли в другое место? Но
Джанни мялся, явно не желая ехать в другое место, и вскоре объяснилось: он
жил в Дженцано и ему надо было по хозяйственным делам непременно заехать
домой. Мы поехали. По дороге я вспоминал: маленький город, который живет
производством цветов. Там бывают карнавалы и фейерверки. Тогда в компании
полупьяных и ошеломленных друзей я сидел в траттории Пистаментуччиа, пил
кьянти, ел жареную зайчатину (то была особая охотничья траттория, и все
убранство внутри эту особенность подчеркивало: рога оленей, чучела, оружие
на стенах), пел песни, раскачиваясь на лавке и обнимаясь с соседями; потом
хозяин подарил нам фотографии своей траттории с шеренгою официантов и
поваров в колпаках перед входом, сам усатый господин Пистаментуччиа в
середине шеренги, потом мы сидели за столиками на площади, захмелев от
вина, было необыкновенно тепло, душно, одуряюще пахло цветами и порохом,
соревновались пиротехники, в небе что-то крутилось и сверкало, потом к нам
подвели человека по имени Руссо, который провел два года в нашем плену, у
него была глянцевитая голова, он изображал рукою, будто пилит дрова, и
говорил: "Ошень карашо!" Обо всем этом я когда-то написал. В том стиле
лирической прозы, который был моден в шестидесятые годы. Рассказ назывался
"Воспоминание о Дженцано". И это было действительно самое дорогое и лучшее
мое воспоминание о той поездке. Была какая-то свобода, молодость,
распахнутость, всечеловечность и хмель, хмель! Я не мог бы внятно
объяснить, что значила для меня ночная площадь в Дженцано. И охотничья
траттория Пистаментуччиа. Но все это осталось во мне как музыка тех лет со
всеми их радостями, надеждами, предвкушениями. А теперь палил зноем
воскресный пустой Рим, желтел на камнях полувысохший Тибр, Джанни ехал по
своим делам домой, а я зачем-то увязался с ним, понимая, что напрасно,
повторения быть не может. Музыка отзвучала. Двое из тех, с кем я был тогда
в Дженцано, умерли, двое других ушли от меня далеко.
Городишко не изменился за восемнадцать лет. Это был тоже маленький
_вечный_ город. В ресторане на веранде, где воздух дрожал от жары, где
лежала тень от платанов, вокруг столиков бегали во множестве дети, на
каменных плитах, забившись в углу, где попрохладнее, дремали жалкие
собачонки вроде тех, которых любил рисовать Карпаччио, незаметно всовывая
их в свои громадные загадочные полотна, я спросил у Джанни, существует ли
та траттория Пистаментуччиа. Не знаю, зачем спросил. По-настоящему она
меня не интересовала. Она годилась только как воспоминание. Я не собирался
ее искать. Джанни ответил: траттория существует, но теперь там другой
хозяин. У прежнего хозяина два года назад случились большие неприятности.
У него был процесс. Его обвинили в том, что вместо жареных зайцев он давал
гостям жареных кошек.
Я едва не крикнул: "Они были вкусные! Я помню!" Еще мне хотелось
крикнуть: "А как же рассказ "Воспоминание о Дженцано"? Значит, неправда?
Значит, не теплые сумерки, не море цветов, не песни враскачку с соседями,
трудовыми людьми Италии, с их мужественными, обожженными солнцем лицами,
не чудесное кьянти, не охотничий запах зайчатины, а - жареные кошки?" И