"Вилл Третьяков. Увидеть дракона..." - читать интересную книгу автора

на наш край, а разум людей свихнулся, и окончательно эта буря занесла меня
и Семле в холодные дормиторий и конюшню коллежа. Судьба влекла меня, не
спрашивая, насколько она мне по нраву. Теперь я взрослый, я редко плачу во
сне. Но я проснулся с мокрыми щеками и заснул снова. Мне привиделось, как
моя душа - яркая белая звездочка - воспаряет над миром. И снизу посылают
ей белые лучи другие души. Послушники-дракоборцы моего потока, тьютор отец
Олорий, матушка (а в большом зале проломлена крыша, ветер наметает снежные
кучи, и крысы пробегают мимо этих куч, звеня осколками цветного стекла на
полу), мой старший брат, с некоторым недоумением осваивающий презренное
ремесло хлебопашца, и та девица со смелыми глазами, которую я видел в
октябре на переправе через Майн, и нищие на широких ступенях кафедрального
собора, они временами уходили погреться у костра, разведенного за углом на
площади, а ливень все крепче бил их по мешковине и грязным костлявым
рукам. Я опять проснулся. Сердце тараном колотилось, потрясая грудную
клетку, отдаваясь в висках и кончиках пальцев. Я скрючился в клубок и
натянул полость на голову. Было еще темно. Третий сон показал мне Элайю на
ледяной блистающей вершине. Мы с ним, и этот одинокий пик, и чистая
голубизна ветреного неба, в котором теряется основание нашей Вавилонской
башни. Я не спрашиваю, как мы с ним очутились здесь. Наверняка очередное
безумство. Лицо его бесстрастно, но голос печален.
- Мальчик, я солгал тебе. Ты не убьешь дракона.
- Ведь у меня копье Этерика.
Молчание.
- Он меня в западню заманит?
Элайя коротко мотает головой.
- Магия? Колдовство?
Нет. Нет.
- Что меня ждет, Элайя, не ври мне!
- Знаешь ли ты себя, мастер Вилл? Веришь себе? Всегда согласен с
собою?
- Ты пугаешь меня непонятными словами!
Сон уходит, а Элайя озабоченно повторяет:
- Веришь себе? Знаешь себя?
Яснее ясного - все пройдет гладко, только ежели я себе сам ножку не
подставлю. Беспроигрышный прием гадалок. Я тяну спину, как струну арбалета
и повожу, напрягаю до хруста плечи. День обещает быть добрым, хотя солнце
еще слабо для тепла.
Вскоре мы начинаем спуск. Я ужасно трушу, и пот копится на бровях, и
капли скользят к глазам и по крыльям носа. Солнце светит наотмашь, режет и
жжет, и камни опасно колеблются, как одна живая масса. Да простят мне
богобоязненные пустомели - копьем я орудую, как простым, очень длинным и
неудобным посохом, и чертова реликвия при этом гнется куда попало на манер
ивовой лозы. Приходится следить за зверем, доверяющим мне, и за поклажей,
и за завалами валунов впереди-внизу-вокруг. В тесный круг забрали меня
немногие звуки - напряженные дыхания, и голоса камней из-под ног, а дальше
- безветрие, пустота, тишина. Солнце жжет, и из носу льет - радуйтесь,
люди, грядет герой, каких не бывало. Я жмурюсь, промаргиваю едкий пот, и
по редким фрагментам, доступным зрению, пытаюсь направить наше движение.
Время остановилось, а солнце карабкается в зенит, но вот я очутился в
холодной тени и вмиг ослеп. Под ногами тот же щебень, осыпь ползет дальше