"В.Травинский, М.Фортус. Поединок с гестапо " - читать интересную книгу автора

потолок, стены, взгляд опускается на спинку кровати, на цепочку, тянущуюся
от спинки, прослеживает ее - и упирается в руки, лежащие под черным
блестящим замком. Откуда-то издалека наплывает какая-то странная мысль,
мучительная, навязчивая, непонятная мысль. И вдруг он ощущает ее: это его
руки, они лежат у него на животе, это он прикован к кровати. И мгновенно -
Дрокур, пронзительно кричит Колесников, бег по двору, крыша, пулеметная
очередь, и мостовая, стремительно приближающаяся к нему, падающему с крыши.
Он - у гестаповцев. Сейчас будет допрос.
Василий закрывает глаза. Болит все тело, остро, жгуче, беспрерывными
рвущими вспышками. Конвульсивно дергается голова, - он тянет на себя цепь, и
от боли в левой руке падает опять в обморок.
Но его приводят в себя. Они вернулись из буфета, они подкрепились перед
работой, и высокий немец ("начальник гестапо Арраса", - проносился в голове)
о чем-то спрашивает громким требовательным голосом. "Ты - коммунист,
специально присланный для коммунистической работы?" - наконец слышит
Василий.
Очень не вовремя, но он слегка улыбается. Вот как - меня прислали
специально? Они уверены, что имеют дело с профессиональным разведчиком, они
не допускают мысли, что их переиграл он, Вася Порик, парень из Соломирки.
Что ж, пусть боятся нашей разведки.
- Да, я коммунист, специально присланный для коммунистической работы, -
громко, как ему кажется, отвечает Вася.
Гестаповцы переглядываются. Так и есть, этот неуловимый Порик -
разведчик. Он заслан из Москвы, из спецшколы МГБ, понятно.
- Террорист, - не то спрашивает, не то утверждает высокий немец.
- Нет, террором не занимаюсь. Я - советский патриот!
Высокий делает движение рукой. Два солдата отделяются от стены.
"Пятьдесят", - говорит высокий.
И его бьют, пятьдесят раз бьют шомполами, бьют по ранам, прямо по
ранам, бьют по всему телу, с оттяжкой, размеренно, аккуратно считая вслух.
А он кричит. Он ругается на русском, немецком и французском, он
проклинает их и смолкает внезапно.
Но его опять приводят в себя. "Поговорим, патриот", - улыбается
высокий. Василий медленно двигает головой. "Нет, - говорит он, - нет, не
поговорим, нет, не поговорим, нет, не поговорим", - натягивает цепь,
упирается ногами в спинку кровати и полувскакивает, сейчас же сдернутый
назад цепью.
Высокий делает движение рукой. "Еще десять".
А потом - еще десять, и еще, и еще, и уж счет потерян, и тело не
чувствует ударов, они уже не могут прорваться через всеобщую огромную,
всепоглощающую боль. Он уже не открывает глаза, он только дергает головой и
шепчет распухшими, потрескавшимися губами: "Нет, не поговорим..."
Офицеры в черных мундирах вдумчиво рассматривают голое исполосованное
тело. Они знают пределы человеческой выносливости не хуже, чем знал Лайола.
Тело-ключ к мозгу. Рвать тело, жечь его, вгонять в него иглы, резать его
мышцы, чтобы болевые центры мозга отключили бы все остальные, чтобы ни
мысли, ни принципов не осталось ни в единой клетке мозга, чтобы вопль
болевых центров наполнил бы их все, наполнил бы незадавимым телесным
"Бо-оо-льно!!!"
И в этом вопле растворяются принципы и убеждения, мировоззрение и