"Шандор Шомоди Тот. Второе рождение Жолта Керекеша (Роман) " - читать интересную книгу автора

были неверными...
Получив свободу, к тому же на целый день, Жолт был так переполнен
счастьем, что ни в одном, даже сокровеннейшем закоулке его души не осталось
места для мыслей о собаке. То ли сам господь бог, то ли случай, словно
глумясь над ним, подсунул ему это животное - жалкую карикатуру на предмет
страстных мечтаний Жолта.
Утром, когда, набив полотняный портфель и проследив за движением
облаков, Жолт отправился на Западный вокзал, где была назначена встреча с
Дбни, он весь был пронизан радостным чувством свободы. Он пробежался по
саду, вдохнул полной грудью воздух, напоенный теплом и летними запахами,
лизнул указательный палец и определил направление ветра.
- Южный, - сказал он решительно.
Ветер, кстати, был западный, но Жолту ничто никогда не мешало подгонять
факты так, чтобы сделать их более благоприятными. Он был по-своему
дальновиден и весьма искусно забыл свою куртку дома. Ну, а если пронесется
гроза и его промочит ливень, всегда можно сослаться на южный ветер.
Но Жолта беспокоила совсем не погода - все уловки его были ответом на
смехотворное условие отца:
"В семь ты должен быть дома!"
"Хорошо!" - ответил Жолт.
"В семь! Иначе на целый день я отпускаю тебя в последний раз".
Хотя диалог был чеканный, оба отчетливо понимали, что договор этот
нереален, что вернуться к семи часам Жолт просто-напросто не успеет. Понятие
"точность" было так несовместимо с характером Жолта, что в применении к нему
давным-давно превратилось в одну из самых несуразных иллюзий. Такие
правонарушения даже в семье Керекешей считались пустячными, и на них
смотрели сквозь пальцы. А Жолт, как нарочно, заботился постоянно о том, чтоб
на точность его надеялись все меньше и меньше. И разговоры относительно
точности велись всегда формально и вяло, и если из Тёрёкмезё он не притащит
иных, более значительных неприятностей, то все будут счастливы,
по-настоящему счастливы!
Явиться к семи часам! Пустая болтовня, думал Жолт, вот и все. Но она
извинительна. Потому что приказ явно был отдан в затмении родительского
рассудка. Он и не собирался его выполнять, такого намерения не было ни в
одной клеточке его мозга. По той же причине он обычно игнорировал споры.
Вступать в споры с предком, доведенным до белого каления, казалось ему
ненужным и бесполезным. Пока ничего не произошло, спорить попросту не о чем.
Когда что-нибудь произойдет, тогда он и поспорит.
Молчал он, правда, не только из соображений тактических. Он ведь знал:
отца прямо мутило, что приходится порой отдавать приказания, которые,
конечно, не будут выполнены.
Разговоры, которыми Керекеш угостил его вчера, произвели на Жолта не
слишком приятное, однако же сильное впечатление. Лицо отца странно
сморщилось, словно он надкусил лимон; взгляд нервно метался по комнате,
избегая притворно-внимательных, широко открытых глаз сына; рот страдальчески
дергался, высокий голос временами срывался; с губ слетали и слетали слова и,
как осы, носились по комнате, но не касались сознания Жолта. Лишь изредка он
кое-какие ловил: расписание, пуловер, обещание, пятьдесят форинтов,
математика, экзамен, Беата, двоечник... Все остальное слилось в сплошное
жужжание, в какой-то однообразный стрекочущий гул. Вдруг Керекеш схватил