"Федор Федорович Торнау. Воспоминания кавказского офицера " - читать интересную книгу автора

позицию, вследствие которой оно считалось ключом береговой дороги, вовсе не
открывало нам пути в неприятельские владения и не запирало для неприятеля
входа в Абхазию. Чего же можно было ожидать от других подобных крепостей на
морском берегу?
После того я продолжал, не давая себе отдыха, странствовать по горной
Абхазии, осматривать дороги и знакомиться с людьми, от которых надеялся
узнать что-нибудь полезное для моего скрытого намерения. Беспрестанно бывал
я в Сухуме, в Келассури у Гассан-бея или в Драндах, не говоря уже о моих
частых посещениях владетельского дома.
Николай Шакрилов был моим неразлучным товарищем во всех поездках. Люди,
встречавшие нас на дороге в горской одежде, с винтовками за спиною, ни в
каком случае не могли принять нас за русских служащих. Это было первое
условие нашей безопасности. Зная, что от случайной встречи с Софыджем, с
Богоркан-ипою или с другим разбойником и от пули, направленной из лесу, не
существовало другой защиты, кроме случая же и счастья, мы заботились только
о том, чтоб уберечь себя от засады, приготовленной собственно для нас. С
этой целью я менял беспрестанно моих лошадей и цвет черкески; выезжал в
дорогу то с одним Шакриловым, то с его братьями или с более многочисленным
абхазским конвоем, который мне давали владетель или Гассан-бей. Никогда я не
говорил заранее, когда и в какое место намерен ехать; никогда не возвращался
по прежней дороге. Эта последняя предосторожность соблюдается постоянно у
горцев, из коих редкий не имеет врага, способного выждать его на пути, если
он ему будет известен. Моего Николая Шакрилова знали весьма многие в
Абхазии. Встречая его часто с незнакомым человеком в горском платье
кабардинского покроя и с бородою, усвоенными мною с намерением противно
абхазскому обычаю, потому что я не знал языка и не мог выдавать себя в
Абхазии за абазина, любопытные стали дознавать, кто я таков и по какому
поводу бываю так часто у владетеля и у Гассан-бея. Находя ответы, которые
давали им по этому случаю Шакриловы, да и сам Гассан-бей (владетеля не смели
спрашивать), недовольно ясными, они начали за мною следить, и я сделался, не
зная того, предметом частых разговоров абхазских политиков. Вследствие этих
толков и внимания, которого я не мог избегнуть со стороны людей,
заботившихся более всего о том, что происходило на больших дорогах, мои
поездки не остались без приключений.
В конце февраля сделалась тревога по всей Абхазии. Разнесся слух, будто
цебельдинцы, восстановленные против абхазского владетеля происками Дадиана и
Гассан-бея, намерены ворваться неожиданно в Абхазию с единственною целью
дать явное доказательство того, как они его мало боятся и уважают. Дело было
придумано довольно ловко. Одним ударом хотели поставить его на решительно
враждебную ногу с цебельдинцами и уронить в глазах собственных подданных,
которых кровь и разорение по этому случаю должны были пасть лично на него.
Цебельда разделилась на две партии: одна желала сохранить с ним прежние
мирные отношения; друга выжидала только случая нанести ему оскорбление. Для
последней все предлоги были хороши. В первом порыве гнева владетель хотел
арестовать Гассан-бея и сам напасть на цебельдинцев, прежде чем они успеют
спуститься в Абхазию; с этою целью он разослал во все стороны собирать
дружину из преданных ему людей. Перед тем он заехал посоветоваться с
Пацовским, успевшим уговорить его не предпринимать ничего против Гассан-бея,
вероломство которого невозможно было доказать и который явно ни в чем не
нарушал своих обязанностей, а, напротив того, воспользоваться им же, для