"Александр Торик. Флавиан ("Воцерковление" #2) " - читать интересную книгу автораво оставление грехов". Да, и не к чему оно вам. Нам православным Господь
всем даровал "второе Крещение" - Таинство Покаяния да прощения грехов через свя-щенника на исповеди. Вот этого-то "второго крещения" Вам Лёшенька у батюшки Флавиана и попросить бы, когда он вернётся. - Исповедь? Это про грехи свои рассказывать? Ну, я не знаю, надо ли это... Чужому человеку такое про себя говорить, стыдно как-то... - Вот это-то и важно, Лёшенька, дорогой, чтоб стыдно-то было! Чтоб от стыда под землю провалиться хотелось! Чтоб душа содрогалась от собственной грязи и мерзости, плакала бы и прощенья у Бога просила! Именно так Таинство Покаяния и совершается - когда стыдно. Малый стыд перед одним священником испытать - а великого стыда перед всем миром избавиться. Ведь все наши не-раскаянные грехи на страшном Судищи перед всем миром откроются. А по грехам и суд - "коемуждо по делом его". Ох и страшно, Суда того, Лёшенька! Оправдание либо осуждение навечно будет! Представляете - навечно! Да, впрочем, человеку того и предста-вить невозможно - вечность - очень уж мы временным жить привыкли! А жизнь-то она вон - вжик и нету - пролетела! Вот, только вчера, вроде, от украинского голода в тридцать втором сюда, в Т-ск, мы с сестрой с Полтавщины бежали, по лесам мимо кордонов ОГПУ пробирались, а уж тому скоро семьдесять лет минует. - Матушка, вы простите нескромный вопрос, а сколько ж вам лет, что вы так всё хорошо помните? Даже поговорки эти про чай "по господски"? - Годков-то мне уж скоро восемьдесят седьмой пойдёт, вторую жизнь живу, у Бога занятую. А прибаутки те ещё от папочки покойного, Царствия ему Небесного, убиенному протоиерею Доримедонту, в детстве слышала. - Матушка! А что значит вторая жизнь у Бога занятая? теперь, уже шестнадцатый годок - ещё большая грешница монахиня Серафима. По одежде - монашка, по грехам - окаяшка. Пятнадцать лет уже в глинке лежать должна была, да милостивый Господь по молитве отца покойного, руками батюшки Флавиана, дал времечка на искупление. Я тогда уже помирать собралась - рак обоих лёгких с метастазами везде, а я ведь сама врачом была, кардиохирургом, всё понимала, и как помирать поэтапно буду тоже. Лежала в палате-двушке, в двухместной то-есть, с соседкой - чтоб в одиночестве мыслями не мучиться - в своей же больнице в Т-ске, где сорок два года проработала. С соседкой по палате о политике всё спорила - вот ведь до чего ослепление бывает! Смерть у кровати стоит - а я - даёшь "перестройку"! Партия обновится, выведет из застоя! Коммунисты не подведут (и это я-то - дочь священника расстрелянного)! А соседка та Наталья, жена кого-то там из обкома партии, всё мне про Бога - исповедайся мол, причастись, одни кости уж остались! А я - нет, мол, человек не должен унижаться перед судьбой, умирать надо гордо! Господи! Неужели ж это я была?! И вот приводит к Наталье моей муж-обкомовец попа молодого - батюшку нашего Флавиана, особоровать соседку мою значит, а он, взглянул лишь на неё, благословил, и ко мне поворачивается. Смотрит пронзительно так, и говорит: "Вы ведь не жадная, правда? Подарите мне коробочку, что у вас под матрасом с левого плеча в изголовьи, она вам не понадобится". Я так и охолонула, у меня ведь и впрямь коробочка там лежала, а в ней шприц и морфина смертельная доза - чтоб не мучиться, когда боли нестерпимыми станут, а мне и тогда уже баралгин лошадиной дозой кололи. В голове закружилось, не могу понять как он про коробочку-то узнал? А он смотрит с улыбкой, но властно так, что я и сама не поняла, как коробочку |
|
|