"Дилан Томас. Детство, Рождество, Уэльс (сборник рассказов)" - читать интересную книгу автора

и в них всматривается. Мы с Джимом тихонько стоим и ждем, что она им скажет.
Она всегда попадает в самую точку. Она оглядела троих высоких пожарных,
стоящих среди дыма и пепла в своих сияющих шлемах, и она сказала: "Не
желаете ли чего-нибудь почитать?"
Много-много-много лет тому назад, когда еще по Уэльсу бродили волки, и
птицы, красные, как фланелевое исподнее, трепетали над лирным изгибом
холмов, когда мы пели и нежились день-деньской и ночь напролет в пещерах,
пахнущих влажным воскресным вечером в деревенской зале, и отваживали
англичан и медведей челюстью дьякона, еще до автомобиля, до велосипеда, до
кобылы с лицом оскорбленной принцессы, когда нас несли на хребтах
неседланные, веселые горки, - все шел и шел снег. Но тут маленький мальчик
говорит: "А в прошлом году тоже шел снег. Я слепил бабу, а брат ее толкнул,
а потом я его толкнул, а потом мы пили чай".
Нет, это не тот снег, - говорю я. - Наш снег не так вот просто-напросто
лили с неба из ведер с белилами, он шалью стлался из-под земли, он выплывал,
он вытекал из древесных стволов, и побегов, и веток; и все крыши за ночь
порастали нежным и снежным мхом, белый плющ мигом обегал все стены, и немое,
штормовое, белое крошево рождественских открыток обрушивалось на входящего
во двор почтальона.
А почтальоны тогда были?
С моросящими глазами и с вишенкой вместо носа, он прохрустывал к двери
и колотил в нее варежкой. Но дети только и слышали что колокольный звон.
Значит, почтальон, выходит, тук-тук-тук стучал в дверь, а она звенела?
Вовсе нет, эти колокола были у детей в голове.
А у меня только гром иногда в голове, а колокола никогда.
Но это были церковные колокола.
У них в голове?
Нет, нет и нет, на белоснежных, глаз выколи, звонницах их раскачивали
епископы вместе с аистами. И они вызванивали свою весть забинтованному
городу, и мороженому в барашках сахарных, сливочных гор, и хрустящей корочке
моря. Все церкви как будто гудели от радости у меня под окном; и медные
петушки кукарекали про Рождество у нас на воротах.
Лучше еще про почтальонов.
Почтальоны как почтальоны, они любили ходьбу, и собак, и Рождество, и
снег. Молотили в двери синими костяшками...
А у нас черный такой молоточек...
... и потом стояли на половике в маленьких продувных сенях, и сопели,
пыхтели, и выдували в сени призраков, и переминались с ноги на ногу, как
маленькие мальчики, когда им надо по-маленькому.
А потом подарки?
Потом подарки, рождественские подарки. А закоченелый почтальон, цветя
алой розой меж глаз, звонко скользит по блестящему, гладкому, как чайный
поднос, накату. Он загребает заледенелыми сапогами, как граблями. Он качает
своим мешком, как замерзший верблюд горбом, головокружительно, на одной ноге
он нацеливается на поворот, поворот его подхватывает, и - нет почтальона!
Теперь про подарки.
Были подарки полезные: мохнатые, поглощающие, как бездна, полости из
старых кучерских дней, и варежки для громадных лентяев; полосатые шарфы из
чего-то вроде шелковистой резины, которые можно было вытянуть до самых
галош; шотландские береты с наушниками, похожие на лоскутные грелки для