"Николай Владимирович Томан. Клиническая смерть профессора Холмского" - читать интересную книгу автора

динамиков все еще слышится лишь шум работы ускорителя и вакуумных
насосов, разряжающих его камеру до давления, в сотни миллионов раз
меньше атмосферного.
Когда энергия пучка частиц, возрастающая с каждым оборотом на
тысячу вольт, превышает миллиард, они все реже выпадают из ритма
ускорения. Радиальные, вертикальные и фазовые колебания их становятся
все медленнее, а амплитуда затухает. Поток частиц сжимается теперь в
узкий шнур. Они совершили уже много миллионов оборотов, и энергия их
возросла до десяти миллиардов электроновольт, а скорость приблизилась
к скорости света. Но и потери велики - осталась всего одна тысячная от
того количества, которое начало свой бег по кольцу вакуумной камеры
три секунды назад.
Цикл ускорения теперь завершен, и частицы обрушиваются на мишень,
сокрушая ядра ее вещества и оставляя причудливый рисунок треков в
пузырьковой камере, наполненной жидким водородом...
И в это время на экране появляются, наконец, первые кинокадры.
Холмский не сразу разбирается, что именно там изображено. Кадры очень
затемнены, похоже, однако, что на экране пультовое помещение
ускорителя. Ну да, конечно! Вон защитные блоки, смотровые окна, пульт
управления с осциллографами и множеством других приборов.
А что это за люди, склонившиеся над экранами осциллографов? Один
из них кажется Михаилу Николаевичу очень знакомым. Уж не Хофер ли это?
Ужасно похож на швейцарского инженера Хофера! А рядом?.. Да ведь это
вылитый Бриггз! Физик Дональд Бриггз из Нью-Йорка!..
Оператор дает их теперь крупным планом. Да, это они! Холмский
хорошо помнит родинку на верхней губе Бриггза, а у Хофера шрам на
левой щеке. Конечно, это они, но как попали в эти кинокадры?.. А вот
снова вся группа... Но что такое? Откуда тут инженер Кузнецов? Ведь он
погиб... Холмский хорошо знает, что он погиб. Об этом ему стало
известно еще там, в Цюрихе. А вот и скептик Уилкинсон... Да что же это
такое?.. Галлюцинация?..
Холмский осматривается по сторонам. В зале полумрак, но можно все
же разглядеть, что ни впереди, ни сзади никого нет. Неужели он тут
один?..
А на экране встревоженные лица, судорожное мигание зеленых
изломанных линий осциллографов, тяжелое, натужливое дыхание
ускорителя. И вдруг яркая вспышка, слепящая весь кадр! Страшный
грохот, от которого дрожат даже стены и пол зрительного зала! И сразу
же полный свет и тишина...
Холмский сидит, закрыв глаза, беспомощно откинувшись на спинку
кресла. Ему кажется, что взрыв произошел не только на экране и что сам
он не в просмотровом зале киностудии, а в Цюрихе, среди развалин
Международного центра ядерных исследований. И, наверно, вокруг ни
души?..
Но он тут не один. Рядом с ним теперь доктор Гринберг.
Лишь спустя несколько секунд Михаил Николаевич медленно открывает
глаза. Долго, не узнавая, смотрит на Гринберга. Потом произносит чуть
слышно:
- Кажется, я все теперь вспомнил, Александр Львович. Но боюсь,
как бы снова... Может быть... Может быть, сразу же все записать? Нет,