"Татьяна Толстая. День (сборник рассказов, эссе и фельетонов)" - читать интересную книгу автора

писали лучше. Под конец жизни он попытался вернуться к фигуративному
искусству, и эти вещи выглядят так страшно, как это можно было предсказать:
не люди, а набальзамированные трупы, восковые куклы напряженно смотрят из
рамок своих одежд, словно бы вырезанных из ярких клочков, обрезков
"крестьянской" серии. Конечно, когда ты достигаешь вершины, то дальше - путь
только вниз. Но ужас в том, что на вершине - ничего нет.
Искусствоведы любовно пишут о Малевиче: "Черный квадрат" вобрал в себя
все живописные представления, существовавшие до этого, он закрывает путь
натуралистической имитации, он присутствует как абсолютная форма и возвещает
искусство, в котором свободные формы - не связанные между собой или
взаимосвязанные - составляют смысл картины".
Верно, Квадрат "закрывает путь" - в том числе и самому художнику. Он
присутствует "как абсолютная форма", - верно и это, но это значит, что по
сравнению с ним все остальные формы не нужны, ибо они по определению не
абсолютны. Он "возвещает искусство..." - а вот это оказалось неправдой. Он
возвещает конец искусства, невозможность его, ненужность его, он есть та
печь, в которой искусство сгорает, то жерло, в которое оно проваливается,
ибо он, квадрат, по словам Бенуа, процитированным выше, есть "один из актов
самоутверждения того начала, которое имеет своим именем мерзость запустения
и которое кичится тем, что оно через гордыню, через заносчивость, через
попрание всего любовного и нежного, приведет всех к гибели".
Художник "доквадратной" эпохи учится своему ремеслу всю жизнь, борется
с мертвой, косной, хаотической материей, пытаясь вдохнуть в нее жизнь; как
бы раздувая огонь, как бы молясь, он пытается зажечь в камне свет, он
становится на цыпочки, вытягивая шею, чтобы заглянуть туда, куда
человеческий глаз не дотягивается. Иногда его труд и мольбы, его ласки
увенчиваются успехом; на краткий миг или на миг долгий "это" случается,
"оно" приходит. Бог (ангел, дух, муза, порой демон) уступают, соглашаются,
выпускают из рук те вещи, те летучие чувства, те клочки небесного огня -
имени их мы назвать не можем, - которые они приберегали для себя, для своего
скрытого от нас, чудесного дома. Выпросив божественный подарок, художник
испытывает миг острейшей благодарности, неуниженного смирения, непозорной
гордости, миг особых, светлейших и очищающих слез - видимых или невидимых,
миг катарсиса. "Оно" нахлынуло - "оно" проходит, как волна. Художник
становится суеверным. Он хочет повторения этой встречи, он знает, что может
следующий раз и не допроситься божественной аудиенции, он отверзает духовные
очи, он понимает глубоким внутренним чувством, что именно (жадность,
корысть, самомнение, чванство) может закрыть перед ним райские ворота, он
старается так повернуть свое внутреннее чувство, чтобы не согрешить перед
своими ангельскими проводниками, он знает, что он - в лучшем случае только
соавтор, подмастерье, но - возлюбленный подмастерье, но - коронованный
соавтор. Художник знает, что дух веет где хочет и как хочет, знает, что
сам-то он, художник, в своей земной жизни ничем не заслужил того, чтобы дух
выбрал именно его, а если это случилось, то надо радостно возблагодарить за
чудо.
Художник "послеквадратной" эпохи, художник, помолившийся на квадрат,
заглянувший в черную дыру и не отшатнувшийся в ужасе, не верит музам и
ангелам; у него свои, черные ангелы с короткими металлическими крыльями,
прагматичные и самодовольные господа, знающие, почем земная слава и как
захватить ее самые плотные, многослойные куски. Ремесло не нужно, нужна