"Алексей Николаевич Толстой. Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика" - читать интересную книгу автора

сила, простота, утверждение жизни, жажда овладения хаосом. Я повторяю, - еще
рано определять качество русского искусства. Никто не знает, какими дорогами
пойдет Россия, каков путь ее искусства, но по его окраске, по его взлету уже
чувствуется в тумане грядущего весенний расцвет, а не безнадежное угасание
осени.
Так, первые птицы, долетевшие до этого берега из тьмы гигантского
пожара, еще окрашены кровавыми отблесками, но движения их сильны, кровь
горяча и голос громок.


*

Возвращаюсь к Судейкину. Определить этого поэта-живописца, то русского
Ватто, то суздальского травщика, так же трудно, как трудно выразить словом
славянскую стихию: какое-то единственное сочетание противоречий.
Бывают в России такие лица: строгие, серые, раскольничьи глаза и
усмешка рта, не предвещающая доброго. Эти лица не забываются, очарование их
волнует. У первого человека, мне кажется, было такое лицо - ясно, как
зеркало, отражающее первоначальную и неуспокоенную двойственность души.
В этой, гармонически успокоенной, возбужденной двойственности - весь
красочный и фантастический мир Судейкина.


*

Судейкину омерзительна современность, - асфальтовая улица со всей своей
очевидной логикой, тусклые лица толпы, пыльные одежды. Его глаз пронизывает,
как мираж, забытую господом богом прогорклую суету современности, и по
каким-то неуловимым знакам, неясным очертаниям творит яркую и радостную
жизнь в одеждах прошлого. Вот первое сочетание двойственности: Судейкин весь
в прошлом, но он весь живой, радостный, реальный. В нем нет ни капли
сладкого яда меланхолии. Современность подсовыает ему асфальтового,
прогоркло от скуки, черта, и он пишет с него пышную, веселую девку в
кокошнике и сарафане, и чувствуешь: она жива, она среди нас, - нужна лишь
творческая воля, чтобы, преодолев пыльную завесу современности, снова войти
в росистый сад господа бога.


*

Судейкин - подчеркнуто русский художник. В нем очень выявлена та особая
черта, которая простому глазу кажется насмешкой над самим собой: нарисует,
например, человек от всей своей душевной взволнованности картину и под
конец, где-нибудь сбоку, усмехнется, нарочно покажет кукиш, - все, мол, это
нарочно... все, мол, это пустячки.
Черта эта - стыдливость, или юродство, или лукавство, или, быть может,
еще не осознанный инстинкт, - лежит в самой основе русского человека. В его
жилах текут две крови: прозрачная - кровь Запада и дымная - азиатская кровь.
Еще не умом, но кровью русский человек знает больше, чем человек Запада, но
инстинкт его до времени велит охранять это знание крови. Отсюда - лукавство,