"Алексей Николаевич Толстой. Собрание сочинений в десяти томах. Том 10. Публицистика" - читать интересную книгу автора

пронзительнее взор в глубину.
Но здесь снова трагедия: давно отошедшие формы прекрасны, но мертвы, их
не наполнить вином бытия, как не наполнить истлевшего меха. А то, что
живо, - тускло и безнадежно.
Мы только что пережили подобное время в искусстве: десятилетие перед
мировой войной.


*

Связь искусства с жизнью - связь в любви и ненависти одновременно.
Связь эта предвозвещена огненным мечом Архангела, преградившего первому
человеку райские врата. Мечта о райских вратах - вечная тоска искусства. Оно
приковано к жизни, но оно всегда впереди нее, одушевлено этой мечтой.
Поэтому искусство всегда веще, пророчественно.
Веще и пророчественно не содержание искусства, но само его качество,
его окраска. Как по убору птиц, по их полету, мы говорим о весне и об осени,
так по убору и взлету искусства мы гадаем о грядущих днях.


*

Я помню, как в 1910 году мы ждали конца мира: хвост кометы Галлея
должен был коснуться земли и мгновенно насытить воздух смертельными газами
циана.
Так за десятилетие перед мировой войной, перед гибелью Российской
Империи, все русское искусство, сверху донизу, в смутном предчувствии
гибели, было одним воплем смертельной тоски.
В живописи была изысканность, сладострастие формы; в поэзии - белая
дама; в романе - проповедь самоубийств; в музыке, наиболее ясновидящем из
искусств, - пылающий хаос. Поэма Огня - прямое указание на грядущее
потрясение мира.
Этого мало: последнее поколение "ловцов вечности", в исступлении и
смертельной тоске, начали размазывать себе лица похабными рисунками,
становиться на голову и кричать, что весь мир кверху ногами.
Свинцовая туча надвигалась, покрыла Россию, и Империя, со всей
трехсотлетнею культурой, рухнула в бездну.
Век был изжит.


*

И вот, мы стоим по эту сторону бездны. Прошлое - груда дымящихся
развалин. Что же сталося с искусством? Оно погибло? Или его уцелевшие
остатки доживают век?
Об русском современном искусстве, во всем его объеме, говорить сейчас
трудно: оно раскидано по свету и только теперь начинает собираться в ячейки.
Но по отдельным частям его, преимущественно живописи и музыке, уже можно
провидеть в нем новую кровь, свежую силу: преображение. Не осталось и следа
разочарования и упадка. И уже ясно проступают его резкие грани: строгость,