"Алексей Николаевич Толстой. Сказки (народные сказки) " - читать интересную книгу автора

опять лезли, как черви. Да и где было справиться с белоглазыми одним
старикам да малолеткам. Одолел враг, добрался до раскатов. Покидали
защитников, и разбежалась Чудь по городу, и начался другой клич - бабий и
детский.
Потоптали в ту пору побили много народа, остальных погнали за стены на
луг. Рвали на бабах рубахи. Было горе.
С четырех концов пылал Крутояр, брошенный на поток. Из огня тащили
одежду, птиц, поросят, малых детей. Ярилась Чудь. Многие сами погорели,
волоса попалили. И добрались до княжьего терема.
Но высок был тын кругом и ворота крепки. Ударили в них бревном - не
поддались. А головни, искры, солому так и крутило, обдавало жарким дымом. И
занялся терем, задымил.
Тогда с долгим стоном пробудилась княгиня Наталья, повела очами, дико
ей стало, кинулась к окну - дым в лицо пахнул, глаза выел. Схватила княжича,
прикрыла его платком: "Заряслав, сын милый, спи, спи, батюшка", - и выбежала
на крыльцо и обмерла.
Внизу трещало, било пламя, дымили крыльца, занимался огонь под крышей.
А кругом все маковки, крыши, избы, шатры - в огне. Дым бьет высоко и
стелется над Днепром. И еще видит княгиня - над тыном поднялись плоские
рыла, кажут на нее, скалятся.
И было ей тошно от смертного часа. Заряслав забился на руках, заплакал,
рвет с лица покрывало. В спину дунуло жаром. И у княгини захватило дух,
стало горячо на душе. Подняла она сына, положила руки его на одно плечо
свое, на другое ноги, вдохнула в последний раз запах милый и человеческий и
кинулась с высокого терема. И убилась! И мертвыми руками все еще держала
Заряслава, не дала ему коснуться земли. Наскочили чудинцы, вырвали княжича,
понесли на луг, пялили зенки на мальчика, кукиши совали ему, а не тронули,
чтобы живым отнести к жрецу своему в Чудь, на озеро.
Легкою бабочкою вылетела душа княгини Натальи из разбитого тела. И
раскрытые ее глаза, еще подернутые мукой, озираясь, видели голубой свет,
переливающийся, живой и животворящий. Радостней, радостней, выше становилось
душе. Чаще, зорче глядели глаза. И вот слышимы стали звуки, звоны, шумы,
звенения, глухие раскаты, грохоты. Трепетал весь свет в бездне бездн.
Роились в нем водянистые пузыри, отсвечивали радужно иззвуча и звеня,
сливались в вихри, бродили столпами.
И вот уже трепещет душа. Нестерпимо глазам от сияния, от радостного
ужаса: покрывая все звуки, весь свет, по всей широте шумит весенним громом
голос: "Да будет жизнь во имя мое".
Так мчится к господу светлая душа княгини Натальи. Но чем ближе ей,
слаще, радостней - тем пронзительней боль, как жало невынутое. Зачем боль? О
чем память? И глубже входит жало, и тяжелеет душа, глохнет, слепнет, и глаза
снова подергиваются смертной любовной пеленой. На землю опускается душа
княгини, на пепелище. Как жернов - любовь. Где Заряслав? Где сын милый?
Белоглазая Чудь возвращалась на свое озеро без троп и следов, - скорее
бы только ноги унести. Волокли добычу. Гнали полонянок с детьми. Княжича
тащили в плетеном пещуре. Шли день, и ночь, и еще день, и настала вторая
ночь - темная. Погони теперь не страшно, и Чудь полегла во мху, запалила
костры от диких собак, что, учуяв поживу, подвывали по зарослям.
Колдун, старикашка гнусный, залез в горелый пень, бормотал заклятья.
Кишмя здесь кишела нежить и нечисть, хоронилась за стволы, кидалась в траву,