"Алексей Николаевич Толстой. Сказки (народные сказки) " - читать интересную книгу автора

так - молодцы пограбить, завалятся у гребцов колпаки, глядят: город не
город - диво, - пестро и красно, и терем, и шатры, и башни отражаются в
зеленой воде днепровской, - и начнут пригребаться поближе, покуда не выйдет
на раскат князь Чурил, погрозит кулаком. Ему кричат: - Ты, рвана шкура,
слезай с раската, давай биться! - И пошлют смеха ради стрелу или две.
Далеко шла слава про князя: сорок воинов стоит у его стремени; одни -
сивые, в рубцах, вислоусые руссы, северные наемники, побывавшие не раз и под
Цареградом; другие - свои, поднепровские, молодец к молодцу, охотники и
зверобои. Богат, хорошо нагорожен город его Крутояр.
Ныне князь отъехал по зверя. В городище бабы остались с ребятами да
старики. Шуму нет, тихо. Княгиня Наталья прислонилась непокрытой головой к
столбу, сидит и слушает. Внизу журавель заскрипел - сонная девка тянет из
колодца воду; собрались воробьи на огороде, зачирикали - собираются по
ягоду; идет поперек улицы собака с мочалой на шее, стала и давай зевать;
птицы и птички пробуждаются, не смеют еще петь до солнца, голоса пробуют,
голос подают; заиграл рожок у северных ворот, замычали коровы, потянуло
дымком. И заря за речкой обозначилась сквозь речные туманы бледными, алыми,
водянистыми полосами. Сильная сегодня роса! А уж кукушка из лесу - ку-ку.
Княгине охоты нет пошевельнуться, точно сон оковал ее. Поднялась рано,
сама не знает зачем, и все ей грустно - и глядеть и слушать. Так бы вот и
заплакала. А с чего? Князя ли заждалась? Третий день по лесам скачет. Сына
ли жалко - уж очень беленький мальчик. Мило ей все и жалко.
Княгиня в углу крыльца нагнула каменный рукомойник, омыла лицо,
взглянула еще раз на кровли и башенки Крутояра, на реку, проступающую синей,
синей водой из-под тумана, и вошла назад в сонную, теплую светелку.
В колыбели спал княжич, выпростал руки поверх одеяла, дышал ровно,
хорошо, так весь и заливался румянцем.
Княгиня присела на лавку, опустила голову, на колыбель, и слезы
полились у нее. Плачет, и сама шепчет: - Вот уж с большого-то ума.
И такою жалостью залюбила сына, что душа ее поднялась, окутала
колыбель, прильнула к спящему, а тело оцепенело. На молодую княгиню напал
глубокий, непробудный сон.
И не услышала она, как вдруг начали кричать птицы, садясь на крышу:
"Проснись, проснись", как завыли, заскулили собаки по всему городищу,
захлопали ставни, побежал куда-то народ, как у всех четырех ворот забили в
медные доски, и пошла тревога: "На стены, на стены!"
Большое тусклое, красное солнце поднялось в клубах тумана, и народ со
стен, дети, старики, - увидали великую силу людей, малых ростом, с рыжими
космами, в шкурах: Чудь белоглазую. Пробиралась Чудь от дерева к дереву,
окружала городище, махала дубинками и с того берега плыла через реку, как
собаки.
- На стены, на стены! - звали старики, тащили на раскаты бревна, камни,
в колодах горячую воду.
- Чудь идет, Чудь идет! - выли бабы, мечась, хороня ребят в клети, в
погреба, зарывали в солому.
А Чудь уже лезла через тын, карабкалась на раскаты, визжала. В замковую
башню-детинец кидала стрелы, камни, паклю горящую. И задымился угол у башни,
и закричали: - Огонь! Лихо нам!
Били с раскатов Чудь, долбили по башкам, порошили песком в глаза,
обливали варом, пыряли шестами. А те только орали шибче. Лезли, падали,