"Алексей Николаевич Толстой. День Петра" - читать интересную книгу автора

раскрытую ладонь:
- На, возьми руку, пощупай, - человек, не дьявол. Варлаам
пододвинулся, но ладони не коснулся.
- Рук не могу поднять, свернуты, - сказал он.
- Много вас, Варлаам? Скажи, пытать сейчас не стану, скажи так.
- Много.
Петр опять помолчал.
- Старинные книги читаете, двуперстным крестом спастись хотите? Что же
в книгах у вас написано? Скажи.
Варлаам еще пододвинулся. Запекшийся рот его под спутанными усами
раскрылся несколько раз, как у рыбы. Он смолчал. Петр повторил:
- Говори, что же ты,
И Варлаам, кашлянув, как перед чтением, и прикрыв воспаленными веками
глаза, начал говорить о том, что в книге Кирилла сказано, что "во имя
Симона Петра имеет быть гордый князь мира сего - антихрист", и что на
генеральном дворе у спасителя не нарисована рука благословляющая, и у
образа пресвятыя богородицы младенца не написано, и что попам-де служить на
пяти просфорах больше не велено, и что скорописные новые требники, где
пропущено "и духа святого", те попы рвут и топчут ногами, и в мирянах
великая смута и прелесть, и что у графа Головкина у сына красная щека, да у
Федора Чемоданова, у сына ж его, пятно черное на щеке, и на том пятне
волосы, и что такие люди, сказано, будут во время антихристово.
Петр, казалось, не слушал, подперев кулаками щеку. Когда Варлаам
кончил и замолк, он повторил несколько раз в раздумье:
- Не пойму, не пойму. Лихая беда, действительно. Эка - наплели!.. Тьма
непролазная.
И долго глядел на разгоревшиеся поленья. Затем поднялся и стоял,
огромный и добрый, перед Варлаамом, который вдруг зашептал, точно смеясь
всем сморщенным, обтянутым лицом своим:
- Эх ты, батюшка мой...
Тогда царь стремительно нагнулся к нему, взял за уши и, словно
поцеловать желая, обдал жарким табачным и винным дыханием, глубоко заглянул
в глаза, проворчал что-то, отвернулся, глубоко надвинул шапку, кашлянул:
- Ну, Варлаам, видно мы не договорились до хорошего. Завтра мучить
приду. Прощай.
- Прощай, батюшка!
Варлаам потянулся, как к родному, как к отцу обретенному, как к
обреченному на еще большие муки брату своему, но Петр, уже не оборачиваясь,
пошел к двери, почти заслонив ее всю широкой спиной.
За воротами, взявшись за скобку двуколки и на минуту замедлив
садиться, он подумал, что день кончен - трудовой, трудный, хмельной. И
бремя этого дня и всех дней прошедших и будущих свинцовой тягой легло на
плечи ему, взявшему непосильную человеку тяжесть: одного за всех.


Р2 Г52
Тексты печатаются по изданию: А. Н. Толстой. Полное собрание сочинений
в 15-ти т. М., Гослитиздат, 1946 - 1953.

Срставитель и автор предисловия С. Г. Боровиков