"Алексей Николаевич Толстой. Егор Абозов (Роман не закончен)" - читать интересную книгу автора

перчатке и сказал:
- Ты? На самом деле. Егор Абозов?
- Да. А я тебя тоже насилу узнал. Какая перемена ужасная, то есть
хорошая. Ты стал какой-то великолепный. Ты чем занимаешься? Художник?
Знаменитый?
- Художник, но еще не знаменит, - ответил Белокопытов, отчеканивая
каждое слово.
Егор Иванович глядел на него с умилением. Они были когда-то
одноклассники и друзья.
- Я здесь недавно, Третий день брожу по городу и мечтаю. Чудесный
город! У меня планы. До чего я рад тебя видеть. Ты мне нужен.
Белокопытов покосился опасливо. Тогда Абозов поспешил рассказать ему,
что весною вернулся из ссылки, с партией порвал и здесь, в Петрограде, по
делам вполне легальным. Он описывал год жизни в Туруханском крае и туманно
и сбивчиво старался объяснить, как у него произошел этот перелом в сознании
и он решил пожертвовать общим делом для своего, личного. Он и сейчас еще не
уверен, имеет ли на это право, и во всяком случае должен положить на свое
дело все силы, чтобы оправдаться.
Они миновали Академию и медленно шли по Пятой линии. Белокопытов
покусывал губы; иногда он не словам друга, а точно своим мыслям в такт
ударял тростью об асфальт. Егор Иванович спросил осторожно:
- Я тебя задерживаю, ты занят, неотложное дело какое-нибудь?
- Дела? О нет. Я еще не собираюсь сделаться буржуа.
Белокопытов поднял руку в дэндовской перчатке, развел пальцами,
поправил белую гвоздику в петлице.
- У меня сорок минут свободного времени. Я гуляю. Говори, что ты от
меня хочешь. А вот кстати и кабачок. Заходи.
Он коснулся края цилиндра, чтобы надвинуть его немного набекрень, и
первый вошел в дверь кабачка, что на Пятой линии.
Они сели у тлеющего камина, за столик, под газовой лампой. За спиной
Белокопытова было цветное окно с изображением рыцарей, летящих птиц и
облаков над ЕОДОЙ. Полная девушка принесла две кружки с пивом. Белокопытов
спокойно оглядел ее лицо, шею и стан. У нее на глазах показались слезы:
"Давно не заходили к нам", - проговорила она и, отвернувшись, медленно
ушла.
Он засмеялся и погрузил губы в пивную пену; затем откинулся на
стульчик, тронул блестящий пробор и сказал:
- Я слушаю.
Абозов даже вздохнул, так внимательно следил за движениями друга.
"Артист, артист, - подумал он, - ловкач", - и вдруг спросил:
- Николай, ты веришь в русский народ?
- Не понимаю.
- В Россию, в русский народ веришь?
- У меня был один знакомый, после второй бутылки вина он говорил, что
не верит в Шпалерную.
Егор Иванович засмеялся и покачал головой.
- С тобой трудно будет столковаться. Правда, я одичал сильно. Ты
попробуй не придираться.
- Форма, форма, друг мой, важна, - сказал Белокопытов, закуривая
сигару, - по-корявому только одни корявые мысли говорят. А все новое,