"Владимир Александрович Толмасов. Соловецкая повесть " - читать интересную книгу автора

то готов бревна таскать или еще чего.
Трифон на Ожерова не глядел, потупив взор, думал: "Как же это?
Сколько лет никто не спрашивал, хочет ли он строить. Когда он сам о
том речь заводил, отмахивались, били посохом, посмеивались отцы
игумены: "Какой из тебя толк? Молчал бы уж..." А тут просят помочь, и
не кто-нибудь - царский воевода. Встать сейчас и сказать, что могу. А
что могу? Ведь на самом деле ничего еще не строил, топора в руках не
держал, как в монастырь попал, одни книги читал да планы смотрел.
Правда, теперь смогу посоветовать, как лучше и выгоднее тот же острог
поставить. А дальше? Нет, сейчас ничего не скажу. Потом..."
Игумен со своего места завел такую витиеватую речь, что в конце
совсем запутался и просто закончил:
- Надобно нам как следует подумать и уж за сим решать.
Воевода нахмурился. А братия обрадовалась: слава тебе, господи,
теперь можно думать, сколько влезет. Одно дело - храм божий не спеша
строить, а другое - острог какой-то.
Однако воевода оказался мужиком упрямым и настойчивым.
Все получилось как-то само собой. Отец Варлаам, припертый
воеводой к стене и понявший, что тянуть больше нельзя, обернулся
памятливым стариком: каждому иноку нашел дело.
...Однажды вечером Трифон услышал: кто-то в келью скребется,
будто мышонок. Отворил дверь - за порогом, поглядывая на него лисьими
глазами, с ухмылочкой стоит послушник Евстафий.
- Отец игумен велит тебе, не мешкая, к, нему явиться. Дело
важное.
Трифон кивнул. Отвечать не хотелось: этого Евстафия он терпеть не
мог, потому как состоял тот при игумене соглядатаем и доносчиком.
Надел скуфейку и молча вышел. Послушник неслышно обогнал его и
заскользил впереди бесплотной тенью.
В келье отца Варлаама на маленьком столике горела свеча. В левом
красном углу перед тремя иконами с темными ликами в золоченых ризах
теплилась лампадка. Помещение тонуло в полумраке. Хорошо были видны
только игумен и воевода, сидящие за столом.
- Проходи, проходи, Трифон, - ласково пропел отец Варлаам, -
садись вот тут рядышком. А ты, Евстафий, ступай отдохни.
Послушник бесшумно исчез за дверью. Трифон сел на низенькую
скамеечку, но, будучи росту высокого, оказался немного ниже
восседающего в кресле игумена, который мог теперь глядеть на монаха
сверху вниз. Болезненно переносил отец Варлаам присутствие высоких
людей, но сейчас глазки его благодушно светились, на старческих губах
блуждала улыбочка.
Ожеров выглядел усталым. Он и в самом деле вымотался за последнюю
неделю. Ездил в Умбу набирать стрельцов и привез всего двух человек.
Зато накачался в море досыта. Смуглое лицо осунулось, глаза как
уголья.
Воевода придерживал на столе большой лист бумаги с каким-то
рисунком и постукивал по нему пальцем с дорогим перстнем.
- Что же ты, Трифон, - проговорил он, повернувшись к монаху всем
туловищем, - ремесло зодчего знакомо тебе, а ты о том молчишь.
Трифон угрюмо разглядывал рыжее пятно на рукаве подрясника. "Вот,