"Владимир Токмаков. Детдом для престарелых убийц " - читать интересную книгу авторакрупинки снега. Суровая нынче пища у матери-природы.
Часам к шести вечера мы обычно собираемся в тусовской кафушке "Тяжелая Лира". Едим пельмени в грибном бульоне и запиваем их светлым крепким пивом "Балтика" номер девять. Мы - мой коллега, газетный репортер Мотя Строчковский. Напротив Моти, уставившись в потолок невидящим взором, закинув ногу на ногу, сидит полубезумный художник Макс Медведев по кличке Пигмалион. Слева от него Сэм, то есть Семен, а рядом с ним я, которого все зовут Глебом Борисовичем. Мне в этом году исполнилось тридцать, то есть пошел четвертый десяток. "Пора тебе обзаводиться именем и отечеством", - сказал мне Нестор Иванович Вскипин, редактор газеты "Вечерний Волопуйск", в которой я работаю. - Что ты, русско-еврейский художник, будешь делать в Германии? Ты же, блин, ни хрена не умеешь, - пытается завести М. Строчковский элегически настроенного сегодня Семена. - Не еврейский, а евро-русский, - подняв маленький и толстый указательный пальчик, поправляет его Семен. - Как что? То же, что и здесь. Валять дурака, - и, допив одним глотком третью кружку, продолжает: - Только тут я валял русского дурака, а там буду немецкого. - Фрицы, Сэм, - народ хоть и воспитанный, но умный. Они тебя будут терпеть ровно месяц, а потом выбросят обратно. А два раза в одну родину не войдешь, - продолжает гнуть свое М. Строчковский. - Два не войдешь, а три можно, - вяло бросает Семен и внимательно смотрит на входную дверь, в которую уверенной походкой входит наш общий знакомый, известный в городе Волопуйске предприниматель Егор Банин. На нем длиннополое стильное пальто, расстегнутое нараспашку, длинный белый шарф а-ля Остап Бендер, дорогой, по современной моде, пиджак. Здороваясь с нами сотовому. - Дело в том, Семен, - подначиваю уже я, - что немец может спокойно жить, например, в Америке. Американец спокойно сможет прожить всю жизнь в Германии. А вот русский нигде, кроме как в своей засранной России, нормально, без срывов и истерик, жить не сможет. - Хорошо, хорошо, я скоро приеду, дорогая, - говорит по мобильнику Банин. - Ну все, хорошо, ладно, успокойся, да, понял, нет, потом, я скоро приеду, да, выхожу из эфира, целую в попку и во все губы, пока. Черт! - Егор, возьми нам еще по кружке, я тебе с первых немецких гонораров отдам, честное баварское! - ловко напрягает его Семен. - ...Та-а-к, значит... штука баксов. - Не понял, - как бы испуганно и удивленно говорит Семен. - Не ссы, это я о своем, о сокровенном. - Банин уже что-то мучительно высчитывает на калькуляторе. Он жестом делает заказ бармену: - Гуляй, босота... - Это богема, она вымирает, - говорит Семен и указывает на нас. - А это Багамы, они процветают, - уважительно тыкает он вилкой с насаженным на нее пельменем в задумавшегося над калькулятором Банина. "Вчера весь вечер перечитывал пейджер. Много думал", - вспомнил я старый анекдот о новом русском. У Банина плоское, как лужа, лицо, и в этой луже плавают два огрызка глаз рядом с тухлыми помидорами толстых губ. Хитрое лицо тувинского шамана. За это огромное плоское лицо в школе его звали "Парус". Редкий темный ежик волос. Теперь те, кто глумился над Баниным, работают у него подсобными |
|
|