"Лариса Токарь. Дорога к Храму " - читать интересную книгу автора

дорогу. Непривычно мало людей.
Кафе отделано под Европу - грузины держат. У наших фантазии не хватило,
а может, смелости. Музыка из репродуктора, однако, на идише, вызывает
невольную улыбку - очень давно соседи крутили эту пластинку на своем старом
патефоне:

...Шабес, ентеф, тете Двосе,
Вос штейт ир азой особенэ...
(Что вы стоите так загадочно.)

С любопытством обозреваем городские окраины, ведь это бывшие пустыри и
болота - сегодня силикатные районы, плантации парников, и еще новинка -
громадный мост через Биру.
Медленно бредем по центру мимо двухэтажных деревянных, как бы это
помягче сказать, зданий, что ли, - ну бараков, конечно. Почти каждый в
памяти, как реликвия детства.
Во дворе - наискосок от универмага - мы играли в городки. В Доме, что
боком примыкает к малому скверу, с Олегом Загаром сделали фотоувеличитель из
фанеры, а в качестве объектива приставляли фотоаппарат "Любитель". Они все
примитивными были - "Комсомолец", "Смена". Печатали, как говорила мама,
карикатурки. Некоторые у меня и сегодня в альбоме хранятся.
В дом, что напротив больницы, я провожал Любу, мы подолгу стояли в
подъезде. Я и сейчас помню, как мне хотелось ее поцеловать.

С сожалением нахожу, что дом шесть по Октябрьской - снесли, а там, в
четвертой квартире, в коммуналке, жил не только Олег, но и братья Адик и
Боря Шаевичи. Зимой, обычно по вечерам, наша компания собиралась у них дома
для шахматных баталий и жарких споров о будущем. Телевидение к нам тогда еще
не пришло, магнитофоны тоже, а из радиоприемников почти ничего не было
слышно из-за помех.
Летом во дворе Олег прибил обруч к пожарной лестнице, и мы отрабатывали
баскетбольные броски волейбольным мячом.
Возле четвертого дома был общий сбор, когда отправлялись купаться в
карьер. Адик сам кроил и шил плавки для нашей компании из подкладок старых
отцовских костюмов. И цвет был у всех одинаково коричневый.
На углу Октябрьской и Калинина забегаловка под названием "Кафе".
Заходим из любопытства. Несколько хмурых фигур теснятся у стойки. То был
период временных трудностей со спиртным. Кофе, однако, давали с коньяком.
Брали по десять порций, кофе просили не наливать...
**
Бутылка водки за десять шекелей
Всматриваюсь в лица. Где сочные старики, что обзывали друг друга
биндюжниками и торгашами? А те, что рассуждали о промпартии и Лиге Наций?
Где девочки и мальчики, стайками гулявшие вокруг большого сквера, куда
девались просто знакомые лица? День был солнечный, но не жаркий.
Немногочисленные жители моего города не шли, а тянулись по тротуарам, и что
бросалось в глаза - где угодно наискосок переходили проезжую часть. Я поймал
себя на том, что отвык от этого. По родному городу шли чужие люди. Я
подумал: "Почему же мне не захотелось раствориться в этой толпе, почему я
уехал в Москву? Хотел быть другим, чем-то отличаться? Сработал инстинкт