"Тени и призраки" - читать интересную книгу автора (Матесон Ричард)

СУББОТА

Эллен опустила свежий выпуск «Нью-Йорк таймс» с новостями и взглянула на него. Дэвид как раз замер на последней ступеньке.

— Ну и ну! — произнесла она с усмешкой.

Было почти два часа дня. Воцарилось молчание, которое показалось ему враждебным.

— Извини, что я проснулся так поздно. — Он старался произнести эти слова как можно более независимо и желчно, но они прозвучали устало.

— Не глупи, пожалуйста. Мы сюда как раз для этого и приехали.

«Для чего для этого?» — чуть было не переспросил он, но только кивнул в подтверждение того, что слышал ее, и направился на кухню. Правильнее было бы сказать не «направился», а «прошаркал», ибо его походка была походкой бессильного старика, Дэвид с болью чувствовал это сам.

Эллен стала было складывать газету, чтобы отложить ее в сторону и встать, но он остановил ее:

— Не надо, не вставай.

— Мне нетрудно приготовить тебе завтрак…

— Я ничего не буду, кроме кофе, — объяснил он.

— Разве ты не проголодался?

— Нисколько. — Сама мысль о еде казалась ему отвратительной. — Позавтракаю позже.

— Тогда уж назови это обедом…

— …Или ужином, — продолжил он ее мысль. Голос его звучал с такой неприязнью, что Дэвид, испугавшись, быстро замолчал и с наигранной улыбкой спросил: — Где же ты взяла свою газету?

— Купила в городке.

— Ты ездила в город?

— У меня была уйма времени, — прозвучал спокойный ответ.

Она исподволь пытается поймать его на крючок? Он снова направился в кухню, миновал обеденный альков и рывком распахнул дверь.

Тут было еще холодней. Не в силах справиться с дрожью, он высыпал ложку кофе в кастрюльку и поставил ее на газ. Подумал было сделать бутерброд, но даже образ намазанного маслом кусочка хлеба показался ему отвратительным. Желудок явно не собирался справляться с пищей, головная боль сверлила затылок. Дэвид наклонился и жадно напился воды из-под крана. Уже четвертый раз ему приходится утолять жажду с тех пор, как он проснулся. «Похоже на похмелье», — пришло ему в голову, только вряд ли можно винить в этом мартини. Его тяжелое опьянение было вызвано близостью с Марианной, наслаждением ее плотью. Память об этом дьявольском пиршестве заставляла его содрогаться.

Он сильно прищурился, чтоб заметить, когда закипит кофе. Успев поймать нужный момент, выключил горелку, налил обжигающий напиток в кружку и поставил кастрюльку обратно в раковину. С невольным стоном, который заставил его поморщиться, он присел на стул. С трудом откинувшись на спинку, Дэвид почувствовал, что будто стал более тяжелым и неуклюжим. Проспать почти двенадцать часов, это же почти половина суток! Господи боже, ужас какой! Он покачал головой, и это легкое движение вызвало у него болезненную гримасу. Голова да и все тело, казалось, раскалывались. Еще один такой денек, и он превратится в инвалида.

Дэвид обхватил ледяными пальцами горячую кружку, пытаясь согреться. Лучше отправиться пить кофе в комнату, там теплее. Но он не мог пошевелиться. Было странное ощущение, что какие-то корни удерживают его на месте, не давая даже шелохнуться. Горько вздохнув, отпил глоток кофе. Даже приподнять руку и поднести к губам чашку стоило неимоверного труда. Перевел взгляд на кружку, которую в этот момент ставил на стол. Она была точно такой, какими пользовались он и Эллен в те времена, когда только поженились. Память подсказала, что они стоили тогда четверть доллара за штуку.

Он конвульсивно вздрогнул. Как можно объяснить то, что в студии вдруг стало так тепло, когда они с Марианной находились там вместе. «Ну предположим, я был охвачен приступом горячей страсти, — насмешливо подумал он, — но как же тогда…»

Эта мысль стремглав упорхнула от него, когда на кухню пришла жена.

— Почему ты пьешь кофе здесь? — спросила Эллен. — Тут же холодно.

— Знаю.

Должно быть, он выглядит жалко — улыбка жены была достаточно красноречивой. Она положила ладонь ему на плечо и чуть сжала его.

— Ступай лучше в гостиную.

— Ладно. — Он попытался подняться на ноги, не выдавая своей нечеловеческой усталости.

— Это весь твой завтрак?

— Да.

— Я с радостью поджарю тебе бекон с яйцами, — предложила она.

— Нет. Спасибо, конечно, но этого достаточно. Я толком еще не проснулся. — «Я хотел сказать, что аппетит еще не проснулся», — защищаясь, подумал он. Хотел было произнести эту фразу вслух, но вместо этого пригласил Эллен: — Присоединяйся. — И сам был поражен тем, как же устало звучал его голос.

Она заколебалась.

— А… — Эллен оглянулась вокруг. — А кофе еще остался?

— Думаю, да.

Дэвид проследил глазами, как жена подняла банку и потрясла ее, проверяя, остался ли в ней кофе. Когда она взяла кастрюльку, он отвел глаза.

— Я подожду там, — пробормотал он, не получив ответа.

Усевшись на один из стульев, стоявших в нише рядом со столом, Дэвид повернулся спиной к окну. «Нужно хотя бы одеться, все-таки выглядел бы более прилично». Он опустил взгляд на руки, сжимавшие кружку. В алькове, с его низким потолком, было довольно сумрачно. Глянул через плечо в окно, нахмурился. «Еще один ясный солнечный день», — подумал он и отвернулся, тяжело вздохнув.

Дэвид снова перевел взгляд на свои ладони, размышляя о том, где может быть сейчас Марианна. Отсыпается после бурной ночи? Он закрыл глаза. В это просто невозможно поверить. Нет сомнений, что все происшедшее ночью было явью, но, как и в прошлый раз, ему казалось, что скорее это память подсовывает ему обрывки тяжелого сна. Это происходило с ним не только потому, что его совесть искала отговорку. То, что случилось с ним здесь, было в буквальном смысле невообразимым. Само существование этой женщины было чистейшей воды парадоксом. Она появлялась и исчезала вновь без всякой логической последовательности. Он знал, что она существует физически. И знал с такой брутально-интимной уверенностью, что при одной только мысли о ней у него перехватывало дыхание. Но кроме этого не было ровно ничего. Он даже зажмурился от того смущенного удивления, которое вызвала в нем мысль о том, что даже ее фамилия ему неизвестна. Когда она представлялась ему, глупая щепетильность помешала уточнять что-либо. Казалось вполне естественным знать только ее имя. А сейчас вдруг он почувствовал, насколько это противоречит здравому смыслу. Ему известно лишь ее имя — ни фамилии, ни адреса. Словно и личности такой не существует, когда ее нет рядом. От этих мыслей наступило отупение.

Дэвид поднял глаза и увидел жену с кружкой дымящегося кофе.

— Не хочешь печенья к кофе? — спросила Эллен.

— Нет. Благодарю.

Она села за стол, наискосок от него, и они обменялись вежливыми улыбками.

— Спал хорошо?

— Да. Благодарю.

«Нет. Благодарю… Да. Благодарю…» Он мрачно подумал, что скоро будет вполне логично обращаться друг к другу как к мистеру и миссис Купер, и вздрогнул.

— Что ты сказала?

— Ты спал хорошо? — повторила она.

— Э… не очень. — Ему хотелось ответить, что на самом деле он спал, как бесчувственное бревно, но он решил, что тогда ее удивит его нешуточная, бросающаяся в глаза усталость.

— Как жаль, — сказала Эллен. — Ты не заболел?

— Немножко не по себе. Обеды с вином всегда вредят мне.

Она кивнула и через некоторое время продолжила:

— Если ты чувствуешь себя так неважно, тогда…

— Что тогда?

— Тогда лучше лечь в постель.

Он бы непременно воспользовался этим предложением, если бы оно не заставило его почему-то ощетиниться.

— Со мной все в порядке, — оборвал он разговор, сделав тем самым невозможными дальнейшие обсуждения.

«Чем бы ты хотел сегодня заняться? — спросил он себя. — Можно было бы отправиться на пикник». Но вслух решил этого не произносить. Не было ни малейшего желания не только устраивать пикник, но даже выяснять, хочет ли этого она. Дэвид хотел лишь одного — лечь в постель и…

— Что с тобой? — спросила она, увидев, как он вздрогнул.

— А что?

— Тебе так холодно?

— Но здесь не жарко. — Он сделал глоток кофе. — Пойду оденусь.

Он потер лоб и скривился.

— В чем все-таки дело? — спросила она опять.

— Не понял? — Он прищурился, глядя на жену.

— У тебя голова болит? — Голос ее звучал равнодушно.

— Немного болит, — скованно ответил он.

— Уж не заболеваешь ли ты?

— Может быть.

— Ты всегда был так подвержен простудам…

— Разве?

Дэвид сам чувствовал, как неуместно враждебен его тон, но ничего не мог с собой поделать.

Улыбка жены стала какой-то далекой.

— А разве нет?

Правда ее слов делала их совершенно невыносимыми.

— Мне кажется, что подобная беседа никуда нас не приведет, — сказал он.

— Обидно.

Дэвид поглубже вдохнул, затем так же медленно выдохнул.

— Давно встала? — задал он первый пришедший на ум вопрос.

— В восемь.

«Итак, шесть долгих часов провела она без тебя. Разве не так?» — услышал он собственный упрек и кивнул. И вдруг приступ неудержимой зевоты овладел им. Не успев подавить его, он принялся зевать раз за разом.

— Ты не выспался? — спокойно поинтересовалась она.

— Нет, прекрасно выспался.

Выражение ее лица было непроницаемым.

— Но ты без конца зеваешь.

— Ну зеваю. — Его улыбка исчезла, едва успев возникнуть. — У меня, как у каждого человека, есть такое обыкновение.

— Это я заметила. — Эллен опустила взгляд на чашку, которую держала в руках, явно не желая продолжать пустой разговор.

Дэвид глубоко вздохнул, ему словно все время не хватало воздуха, и тут же нахмурился, почувствовав, что опять им овладела жажда.

— Дэвид, что все-таки случилось? — послышался ее вопрос.

— Ничего. — Он заерзал на сиденье, незнакомые прежде тревога и беспокойство снедали его. — Эллен, я, кажется, только что встал с постели. — Взглянув на нее, он внезапно потерял последние крохи терпения. — Хватит! Здесь невозможно жить, в этом коттедже. Мы должны немедленно уехать.

— Какая разница, где мы будем жить? — резонно возразила она. — Дело не в этом несчастном коттедже, а в нас самих.

Его охватил страх.

— Что ты, это не так. Все дело в этом коттедже.

Эллен покачала головой.

— Это не так, что тебе и самому прекрасно известно. Причиной неприятностей является наш с тобой брак. — Она печально опустила голову. — Вернее, то, что от него осталось.

Ее пальцы, побелевшие и судорожно сжатые, вцепились в край стола.

— Мне что, теперь всю оставшуюся жизнь провести в раскаянии и сожалении? — сердито спросил он. Мускулы всего его тела напряглись.

Эллен вскинула голову.

— Интересно, что бы ты чувствовал, если бы я затеяла адюльтер, подобный твоему?

Казалось, реальность перестала подчиняться разуму. Он не сомневался, что жена сейчас говорит о Джулии, но обвинения становились еще более тяжелыми, поскольку словно описывали его связь с Марианной.

— Это было вовсе не адюльтером, — слабо возразил он. — Я собирался жениться на ней.

— Почему же ты этого не сделал? — Она решительным жестом смахнула с лица слезы, будто стараясь смахнуть с сердца обиду, которая вызвала их.

— Мы что, сейчас опять начнем обсуждать все это? — Дэвид изо всех сил старался держать себя в руках и не давать волю гневу. — Опять пройдем через все эти мучения? И мне опять придется объяснять все это тебе? Хорошо. Объясняю. Я, видишь ли, не хотел терять то, что мы с тобой имеем.

— Что же это? — Голос ее дрожал и прерывался.

— Многое, Эллен. И если ты…

Но она не намерена была дать ему увести разговор в сторону.

— Называй это, как тебе угодно. Но твоя история — это самый настоящий неприукрашенный адюльтер.

— Ничего подобного. Наш брак почти перестал существовать к тому времени, когда я встретил Джулию.

Она снова пошла в атаку.

— Почему он перестал существовать? Ответь мне почему?

— Какое это теперь имеет значение?

— Я хочу знать.

— Причины этого тебе известны так же хорошо, как и мне. Слишком много времени отнимала работа. Двое маленьких детей. Мы почти никогда не оставались наедине. Эти проблемы стояли перед нами обоими. Какая теперь разница?

— От этого действительно не отмахнуться. — Теперь голос ее звучал твердо и решительно.

— Отчего?

— От того факта, что мы с тобой практически чужие друг другу.

— Понятно. — Он с трудом находил в себе силы вести эту беседу. — Понимаю, я был не прав все эти годы, считая, что мы с тобой имеем что-то общее.

— Ох! — Эллен старалась не подчиняться слабости и контролировать себя. — Конечно, что-то общее между нами было. Мы бы не прожили вместе двадцать один год, если бы не имели ничего, что притягивало нас друг к другу. Но этого оказалось недостаточно. Наши отношения оказались неглубокими, а потому непрочными. Тонкий ледок, что сковал поверхность, был недостаточно прочен, чтобы выдержать тяжесть реальных трудностей. Но главное совсем не в этом, Дэвид. Тебе известно, что я скоро стану бабушкой. Бабушкой, ты понимаешь это? А я едва ли знаю, что такое по-настоящему быть женой.

Дэвида обуревало странное чувство ирреальности происходящего. Казалось, что загадочная сила перенесла его в незнакомое и далекое место, а здесь сидит и слушает все эти слова кто-то другой. Разум уловил только тот примитивный довод, что Эллен собирается стать бабушкой. Но он силился проникнуть глубже, убедиться, что это всего лишь фрагмент всей правды, что сказано гораздо больше, чем он сумел понять.

— Известно ли тебе, какие чувства я испытываю? — продолжала она, обвиняюще глядя ему в глаза. — Те, которые испытывает человек, преданный другом. И теперь ты предаешь меня во второй раз.

Дэвид был потрясен. Этот удар заставил его внутренне сжаться, само его существо, кости, плоть отозвались жестокой болью.

— Конечно, я знаю, что это не так. Но чувствую я именно это. Потому что, как ты скрывал от меня ту историю, ты так же скрываешь от меня свою сущность. Всегда. Я ведь совершенно не знаю тебя, Дэвид. Не знаю твоей души. Ты можешь быть добрым и мягким человеком, с тобой подчас очень весело. Но я совершенно не знаю тебя. Может быть, так и должно быть? Я даже допускаю мысль о том, что я так же скрытна, как ты. Но видит бог, я не хочу этого и никогда к этому не стремилась. Если это и так, Дэвид, то только потому, что ты никогда не позволял мне рассказывать тебе о себе, о том, что я чувствую и что я думаю. Я никогда не делилась с тобой своими мыслями и переживаниями, потому что знала — тебе это совсем не интересно.

Мы никогда не обсуждали с тобой ничего, Дэвид. Никогда! Ни одной по-настоящему важной вещи — кто мы такие на самом деле, что мы думаем друг о друге, о нашем браке? Наши отношения были… были подобны айсбергу. То, что доступно глазу, представляет собой лишь малую его часть. Все самое главное погружено во тьму. Мы с тобой много говорили, но никогда не говорили о главном. Мы ничего не анализировали и не обдумывали. Мы не строили отношения, а словно избегали их. Мы притворялись, что мы женатые люди, вместо того чтобы быть женатыми на самом деле.

Ее голос умолк, но через мгновение она заговорила снова:

— Знаешь, как это страшно! Говорить тебе такое после двадцати одного года совместной жизни. Меня тошнит от этой цифры — сорок два года. Это ведь мне сорок два! А тебе вообще сорок шесть. И только сейчас я впервые сказала тебе те слова, которые давно собиралась. В первый раз, подумай, Дэвид!

Обрушившаяся после этих слов тишина показалась ему такой давящей, как будто она была сделана из свинца, а тело выточено из хрупкой, стеклянной глыбы, и он знал: стоит ему только пошатнуться, и эта тяжесть его раздавит. Все кружилось перед глазами. Еще секунда — и стул, на котором он с трудом держался, опрокинется, и сам он, рухнув, разлетится на тысячу мелких фрагментов. «Эллен, помоги мне», — молил тонкий голос где-то в беззащитной глубине его разума.

Эллен зажмурилась, пытаясь удержать подступающие слезы, но они покатились по щекам, и ей пришлось смахнуть их рукой.

— Извини, пожалуйста. Не очень хорошо с моей стороны вести подобные разговоры, когда ты так плохо себя чувствуешь. — Она глубоко вздохнула, с трудом наполняя грудь воздухом. — Я не собиралась этого делать, не думала, что так выйдет.

Дэвид кивнул и пробормотал:

— Понимаю.

Но на самом деле он ничего не понимал. Волны непостижимого словно швыряли его разум, оборвав якоря и канаты. Лишь одна мысль оставалась очевидной, заставляя его холодеть от ужаса, — мысль о том, что Эллен, не подозревая о существовании Марианны, чувствует ее присутствие рядом.

Со всем остальным он был не в силах справиться. Оно было слишком огромным, слишком всеобъемлющим. Как может человек окинуть взглядом и взвесить на весах справедливости отношения, которые продолжались двадцать один год?

В алькове, где они сидели, как и во всем доме, воцарилась гнетущая тишина. Единственным доносившимся звуком был далекий рокот прибоя. Они сидели совершенно неподвижно, словно каждый замер в своем мире. «Больше говорить не о чем», — раз за разом повторял себе Дэвид. Он знал, что это не так, что верно как раз обратное. Им так много нужно обсудить, чтобы найти друг друга, но они оба не знают, с чего начать. Для обоих невозможно опереться на что-нибудь конкретное. Дела зашли слишком далеко.

— Что ж, — заговорил он, и голос его звучал спокойно и бесстрастно. — При сложившихся обстоятельствах, мне кажется, бессмысленно спрашивать тебя о том, чем мы могли бы заняться сегодня или, к примеру, завтра. Или…

Голос его пресекся, и он устало откинулся на спинку стула. Они уехали в такую даль, за три тысячи миль от дома, для того только, чтобы попытаться спасти свой брак, а вместо этого случилось обратное. Их совместная жизнь кончена. Дэвид с трудом сглотнул, чувствуя в груди холод и боль. В это невозможно поверить. Нет, невозможно поверить как раз в противоположное. Этот распад был неизбежен. Возможно, происшедшее с Марианной лишь ускорило то, что произошло бы в любом случае.

Когда Эллен внезапно встала со стула и пошла в гостиную, он испуганно поднял глаза.

— Я пойду прогуляться, — бросила она на ходу.

Он кивнул, хоть и понимал, что она не увидит этого. Проследил глазами, как жена сняла со стула теплую куртку, накинула ее на плечи, подошла к входной двери, но вдруг остановилась и оглянулась на него. Ее лицо ничего не выражало, лишь боль струилась из огромных глаз.

— Боюсь, что я говорила с тобой жестоко, — произнесла она тихо. — Нельзя же сказать, что между нами все было плохо или что ты не был подчас хорошим мужем. Я хотела лишь сказать… Понимаешь, мы ведь становимся старше. У детей теперь своя жизнь. Мы с тобой остались вдвоем. И я чувствую, что мы с тобой должны иметь что-то такое, что могло бы удержать нас вместе, связать, сплотить на оставшиеся годы. — Она с сомнением покачала головой. — Не думаю, что мы с тобой сумеем отыскать это «что-то». — Голос ее звучал печально. — Я не удивлюсь, если в твоей жизни появится другая Джулия.

Тихо переступив порог, она вышла из дома. Дэвид сидел, не шевелясь, и чувствовал себя парализованным. «Она уйдет от меня», — мелькнула мысль. Прислушался, не взвоет ли мотор машины, но тут же сообразил, что ключи лежат у него в кармане брюк. Куда же она отправилась? На прогулку? Почему-то не верится, что она вернется.

Выбросив из головы все мысли, он встал и, словно со стороны наблюдая за своими движениями, толкнул дверь на кухню. Подойдя к раковине, наполнил стакан водой и принялся жадно пить. Потом увидел в окне Эллен. Она медленно шла вдоль берега, направляясь в сторону, противоположную утесу, на вершине которого стоял особняк. Он провожал глазами ее удаляющуюся фигуру, пока она не превратилась в маленькое темное пятнышко, которое можно было бы зажать между большим и указательным пальцами. Дэвид отвернулся от окна, перешел в гостиную, сел на диван и взял в руки «Нью-Йорк таймс». Но удерживать на весу тяжелую многостраничную газету ему было не под силу, и он опустил ее на колени. Эллен, оказывается, передвинула диван обратно, туда, где он стоял прежде. Дэвид с трудом попытался восстановить в памяти прошлый вечер — как он передвигал его ближе к огню, как они вдвоем лежали на нем и любили друг друга. Все это было словно много лет назад. И когда он говорил себе, что с тех пор не прошло и дня, ему самому в это не верилось. С тех пор как они приехали в Логен-Бич, течение времени изменилось. Момент их прибытия сюда словно отодвинулся в далекое прошлое, а их прежняя жизнь в Шерман-Оукс приобрела призрачные черты затерявшегося в памяти сна.

Дэвид тяжело вздохнул и перелистнул первую страницу газеты, раздел новостей. Он бездумно смотрел на черные строчки мелкого шрифта, ничего не видя перед собой. «Никогда ничего не обсуждали?» — подумалось ему. Они говорили о своей семье, о детях, о его работе и перспективах, о ее работе, о жизни в целом. О, как много разного они, оказывается, обсуждали, ему и не припомнить всего. «Но ничто из этого не стало глубоким и важным», — поразила его новая мысль.

Дэвид вздрогнул и на минуту почувствовал себя испуганным и одиноким. Но волна страха растаяла так же неожиданно, как и нахлынула. Все, что его сейчас волновало, это жажда близости с Марианной. «Почему нет? Неужели я должен провести остаток жизни в приступах безысходного отчаяния? Провести его вместе с Эллен? К дьяволу все это!» — почти выкрикнул он, бешено стукнув кулаком по газете и швырнув ее на пол. Газетные страницы разлетелись по всей комнате.

И опять он вздрогнул, глядя на учиненный им беспорядок. Что с ним происходит? Голова резко дернулась, будто от удара. «Снова голос вины», — подумал он и тут же сердито отмахнулся от этой мысли. Господи, он до смерти устал от жизни с чувством вины. Вспомнился тот холодящий спазм, который ледяной рукой сжал его желудок, когда он сказал Марианне, что принадлежит ей. А почему бы, собственно, ему и не сказать так? Разве он не принадлежит ей? Хотя она и призналась ему позже, что всего лишь пошутила, сказав, что они обвенчаны. Почему бы и нет?

Дэвид вскочил на ноги и заторопился к лестнице. Он сейчас же оденется, выяснит наконец, где живет Марианна, отыщет ее и скажет ей, что он…

Он услышал резкий стук в дверь и от неожиданности вздрогнул. «Это она, Марианна!» — тут же подумал он. Но почему она вдруг решила постучать? До сих пор она просто входила в дом.

Может быть, дверь оказалась заперта, а она забыла свой ключ? Догадавшись об этом, он поспешил к двери. Проходя гостиной, понял, что, видимо, она все это время ждала на пляже, затем увидела, как вышла Эллен, и теперь идет к нему. Подойдя к входной двери, он обнаружил, что она заперта. Повернул ручку замка и распахнул ее.

Миссис Брентвуд ответила на его широкую улыбку, предназначенную, правда, не ей.

— Добрый день, — произнесла она.

— Добрый день. — Дэвид изумленно воззрился на пожилую даму. Она была одета в плотную твидовую юбку и замшевый жакет с поясом. Шею украшал белый шелковый шарф. Щеки разрумянились от ветра.

— Как вы поживаете? — спросила она.

— Прекрасно, — нерешительно произнес он и пожал протянутую руку.

— Могу я войти?

Дэвид вздрогнул.

— О да, конечно. Извините, что не пригласил вас сразу. — Он отступил в сторону. — Прошу вас, входите.

Когда она проходила мимо него, он ощутил незнакомый запах ее духов. Закрывая дверь, вдруг страшно испугался, что она пришла сказать ему, что видела, как входила и выходила отсюда Марианна.

— К сожалению, моей жены сейчас нет.

— Знаю, — прозвучал спокойный ответ. — Я видела, как она вышла из дома.

Дэвид с трудом нашел в себе силы улыбнуться. Теперь он уже не сомневался в том, что она пришла говорить с ним о Марианне.

— Эллен скоро вернется.

Не ответив на это замечание, миссис Брентвуд окинула комнату внимательным взглядом, будто ожидая увидеть что-то знакомое. Дэвид почувствовал, что внутренне ощетинивается. Неужели она думает, что он прячет Марианну в шкафу или под стулом?

— Присядете, может быть? — предложил он.

— Здесь очень мило, — приветливо заметила она и улыбнулась. — Вам нравится коттедж?

Дэвид старался себя контролировать. Даже если ей что-то стало известно, он не даст ей возможности увериться в подозрениях.

— Нравится. Приятное местечко.

— Да, приятное. — Она кивнула и снова огляделась.

«Объявлена война нервов?» — предположил он и заставил себя улыбнуться в ответ на ее вопросительный взгляд.

— Я вечером не спросила вас, — продолжала она, — попадалось ли вам на глаза наше местное привидение?

Улыбка Дэвида стала недоумевающей.

— Что попадалось на глаза? — переспросил он.

— Местное привидение.

Он мигнул.

— Я расслышал это слово, но не понял вас.

— Я спросила, видели ли вы привидение?

Дэвид жестом обвел гостиную, с удивлением заметив, что рука его дрожит.

— Вы имеете в виду — здесь? — спросил он.

Миссис Брентвуд не отвечала, и взгляд ее стал чуточку враждебным. Наконец кивнула:

— Именно здесь.

У него возникло желание пожать плечами, но почему-то он решил, что не станет позволять себе такой красноречивый жест.

— Вам лучше было бы предупредить нас об этом вчера.

— Помешало присутствие вашей жены. Видите ли, я не хотела, чтобы она знала об этом.

Мускулы его живота заныли, что-то в нем вздрогнуло.

— Почему же?

И опять она промолчала. Ее глаза, не мигая, смотрели на него в упор. Ему стало страшно.

— И чье это привидение? — услышал он вдруг собственный голос.

— Теперь вы поверили мне?

Дэвид сделал небрежный жест и неловко попытался рассмеяться.

— Как сказать. Мы с вами не настолько хорошо знакомы, чтоб я мог высказать предположение, что вы что-то выдумываете.

Миссис Брентвуд не поддержала его шутки, но и не отвела глаз.

— Это привидение молодой женщины.

Он смотрел на нее без всякого выражения.

— Вас не интересует ее имя? — продолжала она.

«Она говорит о Марианне, я уверен», — подумал он и тут же рассердился на себя за то, что эта чудовищная идея кажется ему правдоподобной.

— Какое имя? — тихо спросил он.

— Ее зовут Марианна.

— Ох!

Дэвид кивнул, и две мысли мгновенно вспыхнули у него в мозгу: первая — привидений не существует на свете, вторая — он не хочет обсуждать этот вопрос с миссис Брентвуд. Почерпнув силы из этих трезвых соображений, он произнес:

— Красивое имя.

— Вам не доводилось слыхать его раньше?

— Как имя привидения — никогда.

— И вы никогда не видели ее?

— Миссис Брентвуд… — Дэвид повторил свой небрежный жест и вежливо улыбнулся, выражая сомнение. — Нет, не доводилось. — Его улыбка стала хитрой. — Вы разочарованы?

— Действительно, разочарована. — Помолчав, она добавила: — В вас.

Он невольно сжался, как перед прыжком.

— Боюсь, что не понимаю, о чем вы.

— Понимаете.

Теперь его голос зазвучал враждебно:

— Нет, не понимаю. И прошу вас объясниться.

Ее улыбка, хотя и многозначительная, была все же так искренна, что буквально обезоруживала его.

— Нет, — ответила она, — объяснять я ничего не стану. Да тут и нечего объяснять. Если не видели, значит, не видели. — Она опять оглядела гостиную и перевела внимательные глаза на него. — Я рада этому. Ибо если бы оно явилось вам, то это могло бы иметь весьма неприятные для вас последствия.

— Она что, так уродлива?

Так уже лучше. Голос его звучит высокомерно, чуточку нагло.

Но миссис Брентвуд это лишь позабавило.

— Уродлива? — вопросительно повторила она. — Отнюдь. Она самая прекрасная из всех женщин, что я когда-либо видела.

— Значит, вы видели ее. — Он постарался изобразить легкую заинтересованность, вполне уместную при подобных обстоятельствах.

Она читала его мысли с безразличным любопытством.

— Откуда же иначе я могла бы узнать о ее существовании?

— Из ваших слов, сказанных вчера вечером, я сделал вывод, что вам очень немного известно о коттедже.

Дэвид в открытую бросал ей вызов. Но миссис Брентвуд лишь спокойно улыбнулась.

— Во всяком случае достаточно.

Он попытался принять безразличный вид.

— Я вижу ее, когда выхожу на прогулку, — объяснила миссис Брентвуд. — Она следит за мной.

Что-то в ее тоне — может быть, сбивчивая неуверенность — заставило Дэвида взглянуть на нее более пристально. Кажется, ключ найден.

— И откуда же?

— Наблюдает из окон студии.

— И вы единственная, кто видел привидение? — поинтересовался он.

Улыбка миссис Брентвуд стала еще более холодной и безразличной.

— Мистер Купер, я прожила на свете шестьдесят семь лет, — ее тон был так же холоден, — и никогда не страдала галлюцинациями.

Дэвид понял, что его нападки не смогли сбить ее с толку.

— И вы уверены… вы не сомневаетесь, что это… эта?..

— Марианна, — помогла она ему закончить предложение. Ее тон ясно показывал, что она поняла: ему знакомо это имя.

— Да, Марианна, — продолжил он. — Вы уверены, что речь идет именно о привидении?

В ответ он получил еще одну улыбку.

— Хорошо. — Ему пришлось сдаться. — Допустим, что вы действительно видели эту женщину. Но по какой причине вы считаете ее привидением?

— По очень простой причине, мистер Купер. Эта женщина умерла много лет назад.

Он не смог подавить мгновенную дрожь, пробежавшую по его телу.

— Вы чем-то расстроены?

— Э-э… — Дэвид попытался призвать на лицо улыбку. Он очень хотел, чтобы она ушла, но еще хотел узнать как можно больше. Теперь он должен знать все. — Вы были свидетельницей ее смерти?

— Видела ее после этого печального события.

Дэвид продолжал молчать, не спуская с нее глаз.

— Я видела ее труп.

И снова крупная дрожь сотрясла его тело.

— Теперь я не сомневаюсь, что вы тоже видели ее. — Голос миссис Брентвуд звучал уверенно. — Это так?

— О чем вы? — Он пытался изобразить негодование. — Я, кажется, уже сказал вам…

Но она оборвала его, не дав договорить:

— То, что вы мне сказали, я слышала. Но я умею разглядеть то, что вижу.

— Видите? — Его попытка изобразить безмятежное любопытство не удалась.

— Да. Я вижу ваше лицо.

Дэвид настороженно замер, когда она положила ладонь на его руку.

— Оставьте этот дом как можно скорее, мистер Купер, — вдруг сказала она, и голос ее звучал почти умоляюще.

— Что вы имели в виду, когда говорили о моем лице?

Миссис Брентвуд со вздохом отняла ладонь.

— Прекрасно. Давайте допустим, что Марианны вы не видели.

— Миссис Брентвуд! — вознегодовал Дэвид.

— Понимаю вас и скажу так: вы не видели Марианны. — Ее глаза обежали его лицо внимательным взглядом. — Плохо другое, она видела вас. И сумела причинить вам вред.

— Каким же образом? — Но всякое подобие логики и самозащиты уже оставило его.

— Каким именно, не скажу. — Ее голос звучал спокойно. — Но зло, которое она уже успела причинить вам, очевидно. Оно очевидно по тому изнеможению, которое написано у вас на лице и которое является следствием физического воздействия на вас лично.

Дэвид попытался взять себя в руки и мыслить как можно более последовательно.

— Должен сказать, что все это звучит довольно абсурдно.

— Разве вы не чувствуете себя совершенно обессиленным? Разве вас не одолевает постоянная сонливость? Разве вы не испытываете страшную жажду, которую не можете утолить? Разве не ощущаете в области солнечного сплетения боль и слабость? Прошу, не пытайтесь отрицать это. Я здесь не для того, чтобы вести с вами бесполезные споры. Я пришла только для того, чтобы убедить вас как можно скорее покинуть этот дом.

Слова, которые произносила миссис Брентвуд, подействовали на него как скальпель хирурга, в одно мгновение удалив защитный слой самонадеянности. То, что ей известны подробности, которые она так точно описала, поразило его. Нельзя сказать, что он был готов поверить в шляющиеся по коттеджам привидения — эта тема всегда вызывала у него лишь скептичную насмешку. Но он больше не мог сопротивляться растущему в нем страху.

— Разве это не так? — продолжала она. — Нет никакой необходимости рассказывать правду вашей жене. Вы можете выдумать любой предлог, чтобы срочно оставить этот дом.

Несмотря на то что его независимая позиция была уже заметно поколеблена, Дэвид ощутил приступ злого веселья. Ведь в самом деле, острейшей из его нынешних проблем было именно желание как можно скорее увезти из этого места Эллен.

— В нескольких милях отсюда расположена небольшая гостиница, — продолжала миссис Брентвуд, — чуть дальше по берегу. Очень чистенькая и уютная. Мне хорошо знаком тамошний управляющий, и, если хотите, я могу прямо сейчас позвонить ему. Настоятельно советую как можно быстрей туда перебраться. — Ее взгляд буквально пронзал его. — Это нужно сделать немедленно.

Дэвид продолжал хранить молчание и взгляда от нее не отводил.

— Как только вы это сделаете, сразу почувствуете облегчение. Чувство покоя снизойдет на вас.

— Понимаю, — только и мог он ответить.

— Очень надеюсь, что вы это сделаете, мистер Купер. Вы же не сомневаетесь в том, что умеете рассуждать разумно, и знаете, что бывают ситуации, когда требуется подчиниться фактам. Вы не должны позволить скептицизму заглушить ваш внутренний голос. Хотя мои слова и звучат для вас в высшей степени нелогично, прислушайтесь к интуиции. Или хотя бы поверьте мне, если не верите собственному разуму. Позже у вас будет время углубиться в изучение фактов. — Ее пальцы снова впились в его руку. — Сейчас важно только одно: чтобы вы оставили этот дом.

Дэвид проглотил набежавшую слюну.

— Вы мне первому даете такой совет? — Он все еще не знал, как ответить на ее предложение уехать.

— Ни в коей мере. Не вдаваясь в детали, скажу: я делала все, что в моих силах, чтобы этот коттедж оставался необитаемым, на протяжении нескольких лет. Приходилось быть весьма настойчивой, боюсь, не всем это нравилось, но цель, которую я преследовала, была благой.

— Но вы говорили, что не обращали никакого внимания на то, кто останавливается в этом коттедже.

— Мистер Купер, я прекрасно помню, что говорила вам вчера вечером. Но это было вчера. А сегодня… Выслушайте меня внимательно. Благодаря моим усилиям за все эти годы лишь небольшая горсточка людей посетила этот дом. И лишь один из них был…

Не договорив, она замолчала.

— Что? — спросил Дэвид, поскольку было ясно, что продолжать рассказ она не собирается.

— Я не хотела бы… — будто борясь с нежеланием говорить, продолжала миссис Брентвуд. — Но вы имеете право знать. Одним летом здесь жил молодой человек. Не послушав моего совета, он остался в этом доме почти на четыре месяца…

— И что с ним было?

— Его вывезли отсюда насильно и поместили в психиатрическую лечебницу.

Жилка на его правом виске лихорадочно затрепетала.

— Я не сомневаюсь, что он пал жертвой козней Марианны и стал одержимым.

— Как это? — едва выговорил он.

— Она буквально завладела им, подчинила его разум своему влиянию.

Его зубы плотно сжались и скрипнули. «Это неправда, — сказал он себе. — Так не бывает, и я не поддамся на эту уловку. Останусь тут один и во всем разберусь самостоятельно».

— Марианна, видите ли, — продолжала объяснения миссис Брентвуд, — является «духом на привязи». Эти духи после смерти тела остаются на земле. Такая форма существования позволяет им оказывать на человека злейшее и коварнейшее физическое воздействие. Именно человек становится жертвой их преследований. Не являясь живыми существами, такие духи словно остаются «на привязи» и предпочитают обитать среди живых, охотясь за ними, подчиняя их своей злой воле и используя. Они отвергают загробный мир, заставляя поверить других — а зачастую и веруя сами — в то, что они живые существа. Для них словно бы ничего не меняется после смерти.

— Каким образом вам это стало известно? — спросил он.

— Я была вынуждена поверить в то, что дух Марианны продолжает жить, — нехотя проговорила пожилая дама. — И смею вас уверить, что времени на это мне понадобилось почти так же много, как вам. Это знание стало смыслом моего существования. Я старалась защитить тех, кто по случайности оказался в этом доме.

— Почему вы решили защищать их?

Ее улыбка стала печальной.

— А почему вообще один человек стремится защитить другого? — прозвучал в качестве ответа новый вопрос.

Он пробормотал извинение, не понимая толком, за что извиняется и что ему нужно.

Миссис Брентвуд оглядела гостиную, и гримаса чуть искривила ее губы.

— Пора, — проговорила она. — Мне всегда бывает не по себе здесь, и я не люблю находиться в этом коттедже. — Она слабо улыбнулась. — До свидания, мистер Купер. Буду рада видеть вас у себя после того, как вы с женой переедете в гостиницу. Приходите навестить меня.

Едва успела закрыться за ней дверь, Дэвидом овладело странное чувство. Казалось, что все происшедшее ему снилось и он только что проснулся. Он зажмурил глаза и снова широко открыл их. Эта женщина действительно была здесь? И действительно произносила те слова, которые и сейчас звучат в его мозгу? Странный, чужой мир клубился вокруг него, он терялся, не зная куда ступить. И от этого мира нельзя было просто отмахнуться. От того, что грозит затопить тебя своей убедительностью, так просто не отмахнешься.

Его встреча с Марианной. Ее появления здесь без малейшего предупреждения, всегда внезапно. Ее вид, постоянно один и тот же: летнее платье в разгар зимы, босые ноги, обутые в одни и те же сандалии, в то время как ему приходилось надевать на себя теплую одежду и ботинки. Если она и вправду приходила сюда после прогулки по берегу, как ей удавалось не замерзнуть в такой одежде? Как понять то, что он никогда не видел ее вне этого коттеджа, что ему так и не удалось отыскать «домик на берегу»?

И почему они всегда оказывались вдвоем лишь в темноте или в густых сумерках? Правда, вчера он повстречал ее хоть и при тусклом, но все-таки дневном свете. Но ведь она тут же настояла на том, чтоб они перешли в студию, где царил почти полный мрак. И это странное ощущение, которое он испытывал в желудке? Его постоянная апатия? Как миссис Брентвуд назвала это состояние — потеря физических сил? Слабость? А неуемная, постоянная жажда, незнакомая ему прежде?

— О боже! — пробормотал он.

Внезапно настроение его переменилось. Вместе с переменой пришла реакция.

— Какая ерунда! — сердито воскликнул Дэвид.

Он ведет себя, как доверчивый дурак. Можно найти сотни самых правдоподобных объяснений происшедшему. Эта миссис Брентвуд вела такие мелодраматичные разговоры, что совершенно сбила его с толку. Да еще подливала масла в огонь, не давая опомниться. «Все дело в ее глазах. Она смотрела на меня так упорно», — решил было он. Что ж, теперь, когда эти глаза не смотрят на него, пришло время для трезвых размышлений.

Привидение, которое заключено в теплую, трепещущую плоть? Привидение, с которым живой мужчина способен совокупляться? Привидение, облаченное в одежду, настоящую реальную одежду, которую требуется снимать? Привидение, у которого имеется медальон, хранившийся в кармане его собственной рубашки? Марианна, она что, проникала сквозь стены? Испарялась? Ничего подобного. Приходила, как все люди, через двери, поднималась по лестнице, и он отчетливо слышал ее шаги. Она дышала, черт возьми!

Дэвид с отвращением фыркнул. Как, однако, быстро эта миссис Брентвуд поймала его на крючок! Зачем ей это понадобилось, его не касается. Точно так же его не интересует, откуда она узнала о его кошмарной усталости и жажде, о том, как невыносимо ноют мускулы его живота. Всему этому можно найти самые трезвые объяснения, он в этом не сомневается. Наверное, просто догадалась. Хотя нет, что-то не похоже. Следила за ним и делала выводы. Факты говорили сами за себя. Заметила, что он почти не выходит из дома. Наблюдала за его походкой, за тем, как он смотрит на посторонние предметы, и сделала вполне логичный вывод, что он чувствует себя усталым. Выследила, как Марианна входила в этот коттедж и выходила из него. И отнюдь не трудно догадаться, как могут болеть мышцы живота у мужчины, как его томит усталость и жажда. Особенно это легко в том случае, если Марианна имеет скандальную репутацию.

А с фактами эта дама обошлась весьма вольно. «Не входя в детали», — как она сказала. В этом весь ее подход и заключается. Все, что она ему сообщила, это то, что Марианна является духом молодой женщины, умершей несколько лет назад. В каком году? Отчего? Почему? Кто был тот молодой мужчина, который здесь сошел с ума? Когда это произошло? Куда он был отправлен? Где он сейчас? Почему только мужчины являются предметом притязаний Марианны? Какими именно мерами миссис Брентвуд добивается того, что коттедж остается необитаемым на протяжении нескольких лет? Она разговаривала с местным агентом по недвижимости? С владельцем? Настаивала на том, чтоб коттедж был признан негодным?

Все эти факты она обошла вниманием. Ни дат, ни имен, ни причин. Вместо всего этого преподнесла ему загадочную драматическую историю. Он понятия не имел, зачем она это сделала и какова доля правды во всем ее рассказе. Но Марианна никаким привидением не является. В чем он был теперь уверен, так это в том, что миссис Брентвуд солгала ему. Как же он не сумел сообразить этого вовремя? Уж кажется, должен был освоиться с подобными сказочками на телевидении и в глупых фильмах Голливуда. Мог бы обрести иммунитет к подобным историям. Как можно было так опростоволоситься?

Ответ, разумеется, прост. Для людей вполне естественно не применять в жизни те критические подходы, которые они используют в драматургии. Если бы он наблюдал на сцене такой спектакль, какой устроила тут миссис Брентвуд, то раскусил бы сюжет в одну минуту. Но сегодня, когда она действительно стояла перед ним — кровь и плоть, реальность — и произносила искренние слова… По крайней мере, они показались искренними.

Что еще он мог подумать? Часто ли ему встречались люди, которые лгали бы так искусно, умели бы придать выдумкам такую правдивую форму? Насколько он мог припомнить, последним из подобных людей был один его сокурсник, который мастерски изобретал истории о своих победах над женщинами. Тогда он, Дэвид, был здорово одурачен. Так же одурачен и теперь. Но сейчас степень его доверчивости превзошла все мыслимые пределы. Не то чтобы он чувствовал себя уж совсем глупо. Здравый смысл велит исходить из того, что люди, как правило, говорят правду, когда они сообщают вам о чем-либо. И такое отношение отнюдь не является синдромом Полианны,[13] это чистейшей воды практичное и неизменно побеждающее допущение, которое отказывает лишь в отношениях с личностями вроде этой миссис Брентвуд.

Он уже догадывался — и чем дальше, тем больше, — как достигался эффект убедительности. Умалчивая о деталях, обходя подробности, она умело создавала атмосферу полуправды-полулжи. Поскольку сам он никогда в жизни не пускался на такие уловки — ни в отношениях с Эллен, ни в отношениях с кем-нибудь другим, то оказался не способен сразу распознать такие ходы, когда их предпринимали другие. То, что миссис Брентвуд, несомненно, сама верит в то, о чем сообщила ему, не меняет сущности дела. По всему видно, что голова у нее в порядке. Ни особый блеск в глазах, ни дрожь в голосе еще не достаточны для того, чтобы заподозрить ее в уклонении от истины.

Уж во всяком случае легче поверить в такое объяснение, чем в историю с привидениями. Итак, нельзя допускать даже мысли о том, что привидение живет в этом доме; это противоречило бы всякой логике, с которой он привык рассуждать. Скорее можно примириться с предположением о некоторой неустойчивости рассудка миссис Брентвуд, чем допустить концепцию существования привидений и жизни духа после смерти тела. Если бы только в его распоряжении были факты, на которых можно строить такое предположение, хоть что-то достаточно прочное, чтобы служить краеугольным камнем, хоть один-единственный факт.

И тут же, как бы повинуясь этой логике, взгляд Дэвида устремился к картине, висящей над каминной полкой. «Картина!» — осенило его. Он щелкнул пальцами, вскочил на ноги и бросился вверх по лестнице. Он найдет факт, на который сможет опереться!

Оказавшись в мастерской, Дэвид двинулся вдоль восточной стены, ища глазами след замурованной двери. Свет, струившийся сквозь чуть раздвинутые шторы, помогал ему в поиске. Через несколько минут он обнаружил две параллельные трещины на гладкой поверхности стены и провел пальцами по правой, как делала на его глазах Марианна. Нащупав задвижку, нажал на нее, и дверь с щелчком приоткрылась. Дэвид толкнул ее сильней и оказался внутри комнатки. Запах тлена, гнили заставил его поморщиться. С вечера четверга он позабыл его и теперь удивлялся тому, что может сделать восторженная рассеянность.

Стараясь не дышать или, по крайней мере, дышать через рот, он приблизился к полотну и повернул его к щелочке света, струившегося из двери. Разочарование заставило его нахмуриться. Портрет не показался ему и вполовину так очарователен, как в тот раз. Не то чтобы изображенное на нем лицо было непривлекательным, нет. Но насколько он мог видеть, художнику ни в малейшей степени не удалось передать необычную красоту Марианны.

Дэвид провел кончиком пальца по поверхности картины. Весь холст был покрыт слоем сероватой пыли. Приглядевшись внимательнее, он заметил сеть бесчисленных трещинок на масляной поверхности полотна. Даже приняв во внимание исключительную влажность в этой заброшенной комнате и пыль, покрывавшую все вокруг, трудно было предположить, чтобы картина успела так состариться за несколько месяцев. Затаив дыхание, он осторожно стер пыль в нижнем правом углу полотна. Показались инициалы «Т. Л.», а под ними — какие-то цифры. Наверняка это дата. Дэвид наклонился ближе, прищурился. Цифра 7, за ней 10. Он опять потер холст и с судорожным вздохом отпрянул. На него смотрело последнее число — 37.

— Дэвид?

Он едва не вскрикнул от неожиданности и так резко обернулся, что чуть не потерял равновесия. В полутемном дверном проеме виднелся силуэт Марианны. Волна леденящего ужаса накатила на него. Руки и ноги похолодели, он не мог бы ими шевельнуть ни за какие блага в мире. Не мог даже думать.

— Мне пришлось дождаться, пока она уйдет, — объяснила Марианна. — Иначе… — Она замолчала, затем неуверенно проговорила: — Дэвид?

Он не мог произнести ни одного слова, его ум метался в поисках привычной реальности.

— Что тут произошло? — Теперь голос Марианны звучал встревоженно. — С тобой все в порядке?

Он втянул ноздрями затхлый воздух заброшенного помещения.

— Ступай… — едва слышно пробормотал он.

— О чем ты?

Он с трудом проглотил слюну.

— Ступай отсюда.

Его голос звучал, как чужой.

Она продолжала стоять неподвижно, храня молчание. Сколько прошло так времени? Пять секунд? Десять? Он не мог бы сказать. Наконец она медленно вышла. Дэвид дождался, когда между ней и дверью оказалось не меньше пары ярдов, выпрямился и вышел в студию. Чувствуя страшную слабость, он прислонился к стене.

— Дэвид, что с тобой? — спросила Марианна.

Он неопределенно покачал головой. «Почему ты всегда так странно появляешься?» — сформировался в его мозгу конкретный вопрос. Но сейчас Дэвид находился в ярко освещенной комнате, ничем не сдержанный поток солнечного света струился в окно. Тем не менее эта женщина стояла прямо перед ним — реальный человек во плоти и крови. Сомнения покинули его разум.

— Что она сказала тебе?

Он вздрогнул.

— Что она рассказывала тебе про меня?

Он взял себя в руки.

— Почему на этой картине… — Голос его оборвался, и он замолк, но решил не сдаваться. Набрал побольше воздуха в грудь и продолжал громче и увереннее: — Почему эта картина датирована тысяча девятьсот тридцать седьмым годом?

— Теперь понимаю. — Улыбка женщины стала злой, даже жестокой. — Она сообщила тебе, что я — привидение.

Пораженный, он не сводил с нее глаз. И опять его разум стали одолевать сомнения в очевидном.

— Разве не так? — переспросила она.

— Ну…

Он не мог сформировать ни одной убедительной мысли, его разум давал перебои, работал на холостом ходу, как сломанный двигатель.

Марианна отвернулась и направилась к кушетке. Уселась в тени оконной шторы, отвернулась от него и стала молча смотреть в сторону. Дэвид в полном изумлении не сводил с нее глаз.

— Я надеялась… — начала говорить она, но неожиданно замолчала.

— На что? — не дождавшись продолжения, спросил он.

— Надеялась, что мне не придется рассказывать тебе об этом. — Теперь она смотрела ему прямо в глаза.

— Рассказывать мне? О чем?

Марианна глубоко вздохнула.

— Подойди и сядь рядом.

Он не пошевелился, и спустя несколько минут Марианна отвернулась опять.

— Ты поверил ей, поверил каждому ее слову, — произнесла она грустно.

— Марианна. — Дэвид с трудом справлялся с собственным дыханием. — Ты говоришь мне, что…

— Что я не то, что она сказала? — Она медленно покачала головой. — Дэвид, неужели есть необходимость говорить об этом?

— Марианна, я не поверил ей. Совершенно не поверил. Ни в чем. Неужели ты думаешь, что я способен верить таким россказням? Но на картине стоит дата: тысяча девятьсот тридцать седьмой год. Объясни мне, почему?

— Потому что картина была написана именно в том году.

Голова у него опять пошла кругом.

— На ней изображена ты? — непонимающе уточнил он.

— Дэвид, мне всего двадцать три года.

— Но… ты ведь говорила мне, что здесь изображена ты?

— Мне хотелось поддразнить тебя.

— Зачем?

— Я ведь совсем не знала тебя. — Марианна пожала плечами. — И совсем не была уверена в том, что захочу узнать.

Дэвид почувствовал, что мускулы его тела начинают медленно расслабляться.

— А Терри Лоуренс? — спросил он немного погодя.

— Что Терри Лоуренс?

— Ты встретилась с ним прошлым летом?

— Да.

— Сколько ему было?

— Двадцать семь.

— Марианна! — Дэвид взглянул на нее в бешенстве, но замешательство не покидало его. — Как ему может быть двадцать семь? Да у него, наверное, дети уже старше?

Ее взгляд был полон терпения.

— Наверное, старше.

— Гос-с-споди! — прошипел он с отвращением к самому себе, чувствуя себя полнейшим идиотом.

«Классический пример шаблонного мышления», — подумал он про себя. Вот что значит жить в мире теледрам. Он пересек мастерскую, подошел к Марианне, сел рядом.

— А женщина, изображенная на картине?

— Моя мать.

— Миссис Брентвуд? — Облегчение словно потоком омыло его. Вовсе не актрису напоминала ему та пожилая дама. — И ты действительно живешь в том особняке на вершине утеса?

Марианна безмолвно кивнула.

— Почему же ты говорила мне, что живешь не там? Не отвечай, я знаю почему. Ты не была уверена, что мы станем близко знакомы?

Она отрицательно покачала головой.

— Нет, причина была не в этом.

— А в чем же?

— Я не хотела, чтоб ты встречался с ней. — Плечи девушки поникли. — Но вы все-таки встретились.

Голос ее звучал до того печально, до того жалобно, что Дэвид невольно положил ладонь ей на плечо.

— Это не имеет никакого значения для меня.

— Не имеет? — Марианна с надеждой подняла на него глаза. — Ничто не изменилось?

Он начал было отвечать, но оборвал себя: это они выяснят позже.

— Объясни мне, пожалуйста, почему твоя мать пыталась уверить меня, что ты… — Не договорив, он фыркнул. Сам термин казался ему теперь неприятным.

Марианна внимательно смотрела на него и не отвечала. Он понадеялся, что она не заметит спешной перемены темы.

— Почему она делала это?

— Хотела отпугнуть тебя.

Дэвид заметил, что его ладонь до сих пор покоится на ее плече, и незаметно убрал руку.

— Зачем ей это?

— Чтобы я опять осталась одна.

— Не понимаю.

Марианна отвела лицо в сторону.

— Она ненавидит меня, Дэвид. Ненавидит так давно, что… что я уже и сама не помню, когда это началось.

Снова печально поникла головой.

— За что же она так ненавидит тебя?

Девушка казалась совсем расстроенной.

— Что мне следует сказать, чтобы это не звучало так гадко? — Недоумение зазвенело в ее голосе. — Она ведь моя мать, Дэвид, и я не хочу говорить о ней плохо.

— Но она же говорит плохо о тебе.

— Я знаю, но… — Марианна опять бессильно покачала головой. — Она не совсем нормальна. Она верит в такие вещи…

— Относительно мертвецов?

Марианна вздрогнула.

— Прошу тебя, не надо.

— Извини, не буду. — Дэвид хотел было погладить ее, но торопливо вернул руку на место, почувствовав, как поднимается в нем желание ласкать эту девушку. Мускулы живота опять заныли, все его существо сопротивлялось желанию обладать ею. Он слишком хорошо знал, куда оно его может привести.

— Отчего же она ненавидит тебя?

— Оттого что я молода. Оттого… — Ее лицо выражало муку. — Она говорит, что я обладаю той красотой, которой она лишилась.

Дэвид поморщился. Картина приобрела удручающе ясные очертания: очаровательная, но эгоистичная и мстительная женщина, возненавидевшая собственную дочь за то, что та напоминает ей о наступившей старости. Ревность, породившая ненависть и психические отклонения. Именно это он увидел в глазах миссис Брентвуд и услышал в дрожании ее голоса — злобу, кипящую в глубине сердца.

— Так она и напугала сына Терри Лоуренса? — поинтересовался он.

— Возможно, — послышался тихий шепот.

Продолжая ломать голову над всем этим, он недоумевающе нахмурился:

— Но почему ты продолжаешь жить с ней?

— Потому что не могу иначе.

— Как так «не можешь»?

— Я боюсь, что, если оставлю ее… — Девушка на мгновение замолчала, разглядывая свои руки. — Если я уеду, она…

— Она покончит с собой? — продолжил он ее мысль.

Марианна плотно смежила веки.

— Она ведь больна, Дэвид. Очень тяжело больна.

И, внезапно вздрогнув, прижалась к нему.

— Обними меня, прошу тебя.

Но так как он заколебался, она вцепилась в него изо всех сил.

— Ты мне так нужен. Пожалуйста, не бойся меня.

— Не бояться? — Смех его прозвучал неестественно. — Боже милостивый, не думаешь ли ты, что я боюсь тебя? — Он крепко прижал девушку к себе. — Ах, Марианна, Марианна!

«Бедное создание», — подумал он в эту минуту. Вот что это такое, дитя в образе женщины, создание, которое в действительности живет «на привязи», причем в гораздо более печальном смысле, чем если б речь шла только о плоти, ищущей наслаждений. «Господи, — думал он грустно, — и это мне, с моими собственными бесчисленными проблемами пришлось столкнуться с такой трагедией. Создание, так сильно нуждающееся в помощи и понимании, так отчаянно ищущее любви, что даже сочувствия человека, согласного посвятить ей жизнь, было бы недостаточно». Что же касается его, Дэвида…

Он закрыл глаза, и знакомый груз вины вновь лег на его плечи. «Как безответственна плоть, — думал он. — Как жадна она и беспечна». Ему не следовало начинать этот роман. Ведь увлекшись этой женщиной, он сделал ее жизнь еще более запутанной.

Он вздрогнул, ощутив ее теплое прикосновение. Она еще крепче прижалась к нему.

— Люби меня, Дэвид, — послышался ее шепот. — Помоги мне забыть обо всем.

— Нет, — вырвалось у него необдуманно.

Марианна быстро выпрямилась и в смятении взглянула на него.

— Нет-нет, я имел в виду только… — Он замолчал. Всепоглощающее чувство вины давило его, вызывая физическое недомогание. — Я хотел сказать, что наша любовь не поможет ни о чем позабыть. Марианна, тебе придется самой решать, что делать дальше. — В эту минуту он стал сам себе ненавистен, но разве не правдой были его слова? — Тебе следует взглянуть в лицо реальности, и тогда…

И в эту минуту раздался страшный крик:

— Не-е-ет!

В этом крике вырвалось столько бешенства, что он невольно отпрянул.

— Я не хочу-у-у! Не хочу-у-у-у!

Она пожирала его глазами, и от ненависти этого пылающего взгляда он буквально окаменел. «Кажется, это именно то, что называется „кровь застыла в жилах“», — мелькнула у него мысль.

— Мне нужно твое тело, — горячечно шептала она. — Мне нужно твое тело, чтобы забыть обо всем.

Дэвид мог только неподвижным взглядом смотреть на нее, сознавая, что эта женщина является для него книгой за семью печатями. Ее реакция была столь бурной, неожиданной и яростной, что в нем снова проснулся страх перед ней. «Она просто сумасшедшая», — мелькнуло у него в голове. Просто невероятно, что с ним могло такое произойти. И что теперь прикажете делать?

— Ох, Дэвид…

Очевидно, она прочла его мысли по выражению лица. В ее тоне зазвучали раскаяние и боль. Девушка взяла его руки в свои, и он невольно содрогнулся.

— Прости меня, пожалуйста, прости меня, дорогой. — Она принялась целовать его руки, затем прижала их к щекам. — Это оттого, что я так сильно полюбила тебя. Мне не вынести даже мысли о том, что ты готов оттолкнуть меня. Я просто теряю разум от этого.

— Но, Марианна…

— Люби меня, Дэвид, пожалуйста, просто люби меня.

Он не мог вымолвить ни слова.

— Тебе будет хорошо со мной. Я все сделаю для тебя. Вот, увидишь. Чувствуешь, я сама мягкость и нежность? — Она поднесла его ладони к своей груди и сильно прижала их. — Видишь, я вся твоя. Можешь делать со мной все, что тебе придет в голову. Пожалуйста! — Она откинулась на спину. — Хочешь, я сниму свитер, чтоб ты увидел, какое у меня тело?

— Марианна, нет!

Он едва выдавливал из себя слова сквозь стиснутые зубы. Плотно зажмурил глаза, чтоб ничего не видеть. Тошнота бушевала у него в желудке. Но даже сейчас, в эту самую минуту, он желал ее, даже сейчас не находил в себе сил отказаться от этого тела. Вскочив на ноги, он ринулся к двери. Но вдруг остановился и обернулся.

— Я уеду отсюда, Марианна. Мы с женой немедленно возвращаемся домой.

Дэвид втянул в себя воздух и почти цедил слова.

— Мне совестно, что я сделал твою жизнь несчастной. Еще более несчастной, чем она была до встречи со мной. Прости мою слабость, я знаю свои недостатки и за это самым униженным образом прошу простить меня. Но долг велит мне уехать. У меня есть ответственность перед моей семьей. Видит бог, как я хотел бы помочь тебе, но не могу. Та малость, которую я могу тебе отдать, не спасет тебя.

В молчании они смотрели друг на друга. «Но она и вправду призрак, — подумал вдруг он. — Призрак того существа, которым могла бы быть».

— Прошу, не презирай меня. У меня и в мыслях не было причинить тебе боль. Клянусь в этом.

Внутри у него все замерло, когда он увидел, как Марианна медленно поднимается на ноги и через всю студию идет к нему. Подойдя вплотную, она остановилась, и неожиданно ее лицо осветила улыбка. Та самая улыбка, которая ему так бесконечно нравилась.

— Я вовсе не презираю тебя, Дэвид. — Голос ее был полон тепла. Приподнявшись на цыпочки, она коснулась его щеки поцелуем. — Счастливого пути!

И медленно вышла из мастерской. Он проводил ее глазами, противоречивые чувства боролись в нем — радость и сожаление и, несмотря на всю его решимость, разочарование от ее небрежного прощания. Мысленно он продолжал слышать ее голос: «Это оттого, что я так сильно полюбила тебя. Мне не вынести даже мысли о том, что ты готов оттолкнуть меня. Я просто теряю разум от этого».

Если она на самом деле так думала, как же она могла?..

Дэвид поплотнее смежил веки, лицо его исказилось. «Суета сует», — сказал он про себя. Затаив дыхание, он ждал, когда за ней закроется дверь. Услышав этот звук, открыл глаза и прислушался к ее шагам на лестнице. И вдруг, бросившись к двери, рывком распахнул ее. До его слуха донесся звук ее шагов по полу гостиной. Теперь закрылась входная дверь.

Он не был готов испытать тот беспощадный приступ боли, который пронзил его. Как же ему будет ее не хватать! Нет, это всего лишь увлечение. Он принял единственно разумное решение! Но как же ему все-таки будет ее не хватать! Как там у кого-то было сказано? Чертовски подходящая фраза, прямо про нее: «Что за дуновение жестокой и ревнивой красы ощущает мое лицо; что за мрачное пламя, что за музыка…»

— Марианна, — прошептал он. И после паузы: — Прощай.

Затем он долго сидел в гостиной, дожидаясь возвращения Эллен. Едва услышав, что открывается дверь, вскочил с дивана и, встретившись с глазами жены, удивленными и непонимающими, поежился.

— Привет.

Она не ответила. Он на мгновение заколебался, затем сделал приглашающий жест:

— Присядь, пожалуйста.

Снова не ответив, она пересекла комнату и села. Тогда он уселся рядом. Они посидели в молчании, затем Дэвид шумно набрал в грудь воздух.

— Давай уедем отсюда, — произнес он.

Она настороженно наблюдала за ним.

— Эллен, нам не следовало приезжать сюда. Это было ошибкой.

— Думаю, что не было.

Он вздрогнул.

— Что такое?

— Разве было бы лучше, если бы между нами ничего не было сказано?

Он вздохнул, подумал и через несколько мгновений отрицательно покачал головой.

— Нет. Хорошо, что мы обо всем поговорили. Но… хоть слова и сказаны, а проблема все равно осталась. Может быть, лучше обсудим все дома?

Она опять промолчала.

— Здесь неподходящее для этого место, — настаивал Дэвид. — Да, правда. Тут мы ни до чего не доберемся.

— Ты считаешь, что именно это мы и пытаемся сделать?

— Да. — Он говорил размеренно, обдумывая каждое слово. — Мне думается, что нам с тобой обоим казалось, будто то, что мы когда-то потеряли, до сих пор ждет нас в Логен-Бич и что мы сможем найти это здесь.

Мгновение жена молча смотрела на него, затем опустила глаза.

— Возможно, ты и прав.

— В таком случае давай уедем домой.

— Гм. Домой?

Она произнесла это слово так, будто говорила о какой-то недостижимой, далекой цели. Дэвид осторожно взял ее руку в свою.

— Мы будем добиваться этого.

— Да. Но добьемся ли? — В ее взгляде будто просилась наружу мольба. — Или же мы просто пытаемся привыкнуть к такой жизни?

Изо всех сил он замотал головой.

— Нам это не удалось бы, даже если бы мы очень захотели.

— Ты будто разочарован.

— Нет, что ты. — В его улыбке отчетливо была видна подавленность. — Ну разве что самую малость. Это могло быть почти незаметно.

— И нереально.

— Думаю, да. — Он вопросительно глянул на жену. — Ты не жалеешь о том, что все изменилось?

— Жалею, что перемены пришли так поздно. Жалею, что мы сами мешали их приходу.

Дэвид выпустил ее ладонь. Волна разочарования захлестнула его.

— Ты так говоришь, будто совершенно уверена, что наш брак был ошибкой.

— Я не это хотела сказать. — Теперь Эллен говорила довольно мягко, но тон ее не был умиротворенным. — Ведь только последние несколько лет нам стало тяжело даваться притворство. Это произошло потому, что появилась Джулия. — Она выпрямилась. — Я уже сказала, что, может быть, выложила тебе все слишком резко. Я хочу лишь одного — чтоб ты понял, что игнорировать наши проблемы больше нельзя.

— Это я понял. Больше мы ничего не будем игнорировать. — Он с энтузиазмом кивал. — И справимся с проблемами. Только давай сделаем это дома, не здесь.

Эллен озадаченно уставилась на него.

— О чем ты? Почему мы не можем разговаривать здесь?

— Мне это было бы не по душе. — Он старался сдерживаться. — Здесь все такое незнакомое, чужое. Это отвлекает.

Она молчала, и Дэвид со страхом пытался догадаться, о чем она думает.

— Разве это не более чем разумно? Заниматься нашими делами в нашем доме?

— Здесь ты даже не хочешь разговаривать о них?

— Ты имеешь в виду — сейчас разговаривать?

— Ну да.

— Ладно, почему бы и нет? Я совсем не имел в виду через двадцать минут уже сидеть в самолете. — Он страшился проявлять слишком заметную настойчивость, чтоб сохранять естественность ситуации. — Я хотел, чтобы мы отправились сегодня, не важно в какое время. Хотел приехать домой и заняться нашими делами.

Эллен вздохнула.

— Ну, если ты считаешь, что это так серьезно…

«Если бы этому была хоть малейшая альтернатива, я бы так не считал», — подумал он, и тут его осенила другая мысль:

— Послушай, если ты против того, чтобы немедленно отправиться домой, мы могли бы поехать в другое место. Как ты решишь.

Но Эллен прервала его:

— Какой в этом смысл?

Он почувствовал себя в ловушке.

— Ну-у, не знаю… — Пожал плечами. — Чтобы не вносить в этот вопрос срочность.

— Но… — Она с раздражением махнула рукой. — В таком случае зачем уезжать отсюда? Ведь именно тут все и начиналось.

— Просто мне здесь не нравится.

— Почему? Может, именно потому и не нравится? Потому что тут все начиналось?

Он расстроенно опустил голову и отвел глаза в сторону.

— Нет, не поэтому. Хотя не знаю, может, и так.

Эллен вздохнула.

— Ох, Дэвид, тебя просто не понять. Неужели тебя больше всего беспокоит то, где мы находимся?

Он не понимал, к чему она клонит.

— Или же трудность в другом? В том, что ты хочешь уйти от реальности? И не можешь расстаться с этим желанием?

Дэвид закрыл глаза. Словно кто-то невидимый взвалил ему на плечи тяжелый груз и теперь он горбился под ним.

— Ты действительно так думаешь?

Эллен сначала не нашла, что ответить, и глубокая тишина повисла в гостиной.

— Право, не знаю даже, — наконец заговорила она. — Чувствую себя… словом, как-то странно, не на месте. Будто я только что управилась с какой-то трудной задачей и теперь не знаю, за что приниматься. Что я, собственно, хочу?

С болью всматривался Дэвид в жену. Никогда прежде он не слышал столько горечи в ее голосе, не видел ее такой растерянной. Захотелось взять ее за руку, утешить, но что-то удерживало от этого шага.

— Чем больше мы обсуждаем этот вопрос, тем больше мне кажется, что в последние годы наша совместная жизнь превратилась в неудачную шараду, бессмысленную головоломку. Каждый из нас пытается, но безуспешно, догадаться, что именно задумал другой, и так же безуспешно старается озвучить свою догадку. — Эллен обернулась к нему. — Поверь, никогда прежде я не чувствовала себя так далеко от тебя, как сейчас.

Он смотрел, как жена молча встала, прошла через комнату и остановилась у лестницы.

— Пойду укладывать вещи. Мы возвращаемся в Шерман-Оукс. Думаю, нам надо развестись.

Дэвид вздрогнул.

— Нет. Я не хочу.

Она снова молча посмотрела ему в глаза. И вдруг у него перед глазами все стало расплываться и дрожать, ее силуэт стал неясным.

— Нет, — снова пробормотал он и потряс головой, стремясь избавиться от этой странной пелены перед глазами.

Эллен вернулась, подошла к нему и коснулась пальцами его щеки.

— Дэвид?

— Нет.

— Ты не хочешь этого?

— Нет.

— Ты хочешь, чтобы все продолжалось, как оно есть?

Он смог лишь протянуть к ней руки.

— Дэвид…

Внезапно она очутилась в его объятиях, ее руки обвили его, ее щека прижалась к его лицу, ее слезы потекли по его щекам.

— Не оставляй меня, Эл, прошу.

— Нет-нет. Я ни за что тебя не оставлю.

— Ты так нужна мне. Пожалуйста, не бросай меня одного.

— Дэвид. О, мой любимый. Дэвид! Не говори так. Я не брошу тебя! Никогда не брошу. До тех пор, пока ты будешь нуждаться во мне. До тех пор, пока буду тебе нужна.

Она осыпала поцелуями его лицо и вся светилась радостью. Дэвид погрузил лицо в ее волосы, крепко обнял.

«Так будет правильно, — думал он. — Я принял правильное решение. И оно словно живительным теплом омывает мой разум, мое тело. Здесь моя любовь, мое счастье. Как мог я сомневаться в этом? Все так ясно».

Страсть, которую он познал с Эллен, так отличается от того, что он испытывал с Джулией и тем более с Марианной. Это желание тоже было физическим, оно тоже волновало его плоть, но вместе с этим его страсть к Эллен будто преломлялась через разум, будто вносила в их отношения частицу его души.

«Вот оно!» — решил он. И эта конкретность вдруг пронзила его страхом. Таково решение, и оно окончательное. Таков ответ! Оказывается, надо лишь одолжить охваченному страстью телу чуточку духовного, выразить через плоть свою душу. Он и раньше когда-то размышлял над этим, но теперь он знал это твердо. Дрожь неожиданно сотрясла все его тело, и такая сильная, что Эллен удивленно взглянула на него.

— Что с тобой?

— Ничего. — Он судорожно цеплялся за нее руками. Попытался посмеяться над самим собой, но смех застрял в горле. — Хотя, почему же ничего? Наоборот, все!

Изумленный, он покачал головой. В чем тут дело? Было ли это так называемым самоосвобождением, чувством, о котором ему доводилось читать? Его тело никуда от него не делось, оно находилось там, где ему было положено, но теперь оно не доминировало над ним, не подчиняло его своим желаниям, а, наоборот, само подчинялось ему; оно не контролировало его поведение, а, наоборот, само было под контролем его разума. Он мог им пользоваться как замечательным музыкальным инструментом, играя ту мелодию, которую хотел играть. Он закрыл глаза, почувствовав сильное головокружение. Конечно, такая эйфория не может продолжаться долго.

Она и не продолжалась, лишь окутала его подобно сверкающей мантии и соскользнула, вернее упорхнула, оставив его. Дэвид бросил взгляд на жену.

— Что с тобой? — Улыбаясь, она смотрела ему в глаза.

— Я только что был космическим телом.

— Как это? Я не понимаю.

— Я тоже. Но это было великолепно! — Он прижал ее к себе. — И все это благодаря тебе. Даже не представляю как, но это чудесно!

Шепча его имя, она все сильней прижималась к нему.

— Я так люблю тебя.

— А я? Я испытываю чувство, большее чем любовь. Я существую благодаря тебе. — Он поцеловал ее. — Не спрашивай, что это означает. Я и сам не знаю. Это ощущение космоса почти сразу исчезло, но каким оно было чудесным. Совершенно необыкновенным! Я бы так хотел, чтобы ты его тоже познала.

Он встал и заставил подняться ее. Реальность вернулась, теперь все опять было на своих местах.

— Пойдем, Эл. Быстро уложимся и бегом домой. Нас ждет дома уйма дел.

— Хорошо, дорогой.

Они двинулись к лестнице, не размыкая объятий.

— Кто бы нас увидел сейчас? — рассмеялась Эллен и смахнула ладонью с его щеки свои слезы. — Сумасшедшая парочка.

— Мы проливали слезы от любви, — произнес Дэвид и вдруг подумал — раньше он ни за что бы не поверил, что будет в состоянии произносить такие слова и не смущаться их сентиментальности. — У нас обязательно все будет хорошо. Мы справимся со всеми нашими трудностями.

— Я справлюсь, — подхватила Эллен, — вместе с тобой.

— Обязательно вместе со мной, это уж непременно. — Он коснулся поцелуем ее щеки.

Они зашагали вверх по ступеням. Как ни странно, его шаги были уверенными, не чувствовалось ни малейшей усталости.

— Пожалуйста, вытри слезы. — Он вынул из кармана носовой платок.

— Не могу сдержать их. Понимаешь, я была уверена, что все кончено, что ты не любишь меня и намерен расстаться со мной.

— Я ужасно люблю тебя и никогда с тобой не расстанусь.

Ее рука, лежавшая на талии Дэвида, сжалась еще сильнее.

— Да, не уезжай, пожалуйста, никуда.

— Никогда.

Он сам в это верил. Ему вдруг стало удивительно хорошо. Все страхи его покинули.

«Еще одна фраза-шаблон», — поймал он себя. Но зато к месту. Словно тяжкий груз наконец-то свалился с его плеч. Именно таким он себя чувствовал — освободившимся от бремени, уверенным в своих силах. В нем ничто не дрогнуло, когда они поравнялись с мастерской. С этим покончено. Отвратительный, хоть и многозначительный эпизод. Он ничуть не сожалел о нем, разве что совсем немного, из-за того, что, возможно, это обидело Марианну.

— Зато подумай, как здорово получится: мы будем дома, когда Линде придет время рожать. — Дэвид улыбнулся.

Она кивнула и тоже заулыбалась. Дэвид пристальнее всмотрелся в любимое лицо.

— Ты все беспокоилась обо мне. А по-моему, ты и сама устала очень сильно.

— Да, конечно, устала. Немного. — Они добрались до верха лестницы, и Эллен прислонилась головой к плечу Дэвида. — Но все равно мне сейчас легко. Это были тяжелые дни.

— Я знаю. — Он покрепче прижал ее к себе.

Когда они вошли в спальню, он заметил на ее лице какое-то странное отсутствующее выражение.

— Ты и в самом деле хорошо себя чувствуешь? — спросил он.

— Отлично. — Она потрепала его по щеке. — Это просто реакция. К тому же и прогулка моя была слишком долгой. Я все шла и шла, все дальше и дальше, даже не думая о том, что завтра настанет новый день и снова понадобятся силы. Мне не следовало бы просыпаться в такую рань.

— Бедный малыш. — Дэвид обнял жену и подвел к кровати. — Присядь, любимая. А я начну собираться.

Ни словом не возразив, она почти упала на постель и тихонько застонала.

— О-о! — Она сразу же улыбнулась. — Всего лишь небольшая слабость твоей старушки.

— Ты утром хоть позавтракала?

— Конечно. Ела овсяные хлопья.

— Послушайте, Эллен Оудри. — Он наклонился и поцелуем коснулся ее макушки. — Как только мы отсюда выберемся, первым же делом остановимся около приличного ресторана и зададим тебе славный, высококалорийный обед.

— Но я совсем не голодна, — запротестовала она. — Это усталость, а не голод. — Она привстала, собираясь подняться на ноги, но он уложил ее обратно.

— Лучше мне заняться сборами, я же сказал.

— Но мне совсем не хочется, чтоб ты возился со всем этим.

— Не так уж много работы.

Присев на корточки, он снял с нее туфли и уложил ее ноги на постель.

Эллен с усталым вздохом откинулась на подушку.

— Как здорово! — Она потянулась и взяла его за руку. — Я только чуть-чуть отдохну и помогу тебе упаковать вещи.

— И не думай.

— Это ты не думай. Лучше ляг рядом со мной. А попозже мы вместе займемся сборами.

Дэвид присел рядом и стал гладить ее волосы.

— До чего хочется поскорее вернуться домой, и обязательно с тобой, — произнес он. — Нам так много нужно наверстать.

— Дэвид, я очень люблю тебя.

Он наклонился и осторожно поцеловал ее.

— И я тебя. Придет такой день, когда я скажу тебе, как сильна моя любовь к тебе.

— Скажи лучше сейчас!

— Ни за что. А то у тебя головка закружится.

На ее лице возникла чуть сонная улыбка.

— Немножко головокружения от счастья мне бы не повредило.

Он пробежался пальцем вниз по ее лицу.

— Для начала признаюсь, что без тебя мне и льда для коктейля не наколоть.

— Ты преувеличиваешь. Я уверена, что с этим ты отлично справишься.

— Нет. Абсолютно не способен. — Он снова поцеловал ее. — Теперь отдыхай, а я быстро уложу вещички, и мы тронемся.

— Хорошо. Чертовски приятно будет оказаться дома. — Эллен погладила его по щеке и непритворно зевнула. — Только сначала лучше бы позвонить Марку.

— Можем позвонить из аэропорта. — Он усмехнулся. — По крайней мере, Марк успеет выставить своих женщин из дома.

— Как это ужасно, — с улыбкой произнесла она.

— А теперь отдыхать.

Эллен коснулась одной из пяти буковок «X» за его спиной.

— А интересно, кто же это все-таки сделал?

— Понятия не имею, любимая. — Дэвид поднялся и направился к шкафу, распахнул дверцу, вытащил оба чемодана, лежавшие на полке, и обернулся к жене: — Мне кажется, что часов в шесть или семь обязательно должен быть рейс, и нам хорошо бы успеть на него.

Он умолк и, поставив оба чемодана на крышку бюро, подошел к кровати. Эллен уже спала. Он тихонько про себя улыбнулся. «Ангел, — подумал он сентиментально. — Настоящий ангел». И вздрогнул при мысли, что чуть было не потерял ее. Как он мог быть таким слепым?

Дэвид заботливо подоткнул со всех сторон плед. Она даже не шелохнулась. «Бедняжка, ну и настрадалась она, должно быть. И физических, и нравственных сил было потрачено немало». И все из-за него.

Улыбнувшись, он снова отвернулся и пошел к бюро. Опустил один из чемоданов на пол, поднял крышку другого и начал укладывать туда принадлежности туалета Эллен. «Маленькая Элли Оудри», — подумал он. Погладил любовно сложенные вещички. Эта женщина словно создана для него. Подумать только, что он собирался оставить ее ради Марианны. Каким кошмаром стала бы его жизнь!

— Слава богу, что все кончилось, — пробормотал он про себя.

В спальне царило молчание, прерываемое лишь шорохом складываемой одежды. Даже рокот прибоя казался далеким и приглушенным. Сначала Дэвида стали одолевать мысли о его недавней вспышке безрассудства, затем они скользнули к химической природе подобных явлений. Теперь, конечно, все в прошлом, даже не верится, что такое могло с ним произойти. Это нельзя даже назвать чем-то особенным, таким, что он ни за что не согласился бы пропустить. Нет, все, что случилось, является вполне земным, заурядным событием. И произошло оно с ним, Дэвидом Купером, литературным поденщиком телевидения, а не с каким-нибудь мистиком с потусторонними устремлениями.

Особенно его поразил тот всплеск счастья, что вызвало в нем примирение с женой. В конце концов, не один год они свыкались с трудностями семейной жизни. А тут еще эта Джулия подвернулась. А потом нынешняя связь с Марианной, измена, на которую он пошел, не стесняясь того, что Эллен была буквально в двух шагах. Конечно, затем последовали депрессия и тяжелое чувство вины. Что ж удивительного в том, что примирение с Эллен — такое неожиданное — буквально окрылило его, внесло свет в его душу, от которого и вины, и депрессии как не бывало.

Не то чтобы он чувствовал себя заново рожденным. Нет, просто испытывает неимоверное облегчение, как будто с его плеч сняли тяжелейшую ношу. И это чувство является таким мощным, что он находит радость там, где прежде не испытал бы ничего, кроме безразличия.

Например, почему он за много прошедших лет никогда, кроме самых редких случаев, не мог найти слов, чтобы выразить свою любовь к Эллен? В первые годы совместной жизни их интимные отношения почти всегда окутывала атмосфера романтики, нежности. Конечно, может, это было всего лишь иллюзией, которую испытывали они оба, но они верили в нее.

Затем чувства увяли. Наверное, так случается со всеми супругами; реальность — жестокий оселок для любви. Но в их случае увядание привело не к обычной скуке, а к разрушению гармонии их отношений. Теоретически совместная жизнь продолжалась, и даже не без успеха — он любил жену, ее общество доставляло ему наслаждение, он гордился тем, что является мужем такой женщины.

Но с другой стороны, их физические отношения покатились под откос и постепенно превратились из главной составляющей брака в нечто малозначащее. Прежняя близость настолько выродилась, что не могла ни превратиться в нечто большее, ни увять окончательно, одним словом — нежизнеспособный эмбрион любовной связи. Чтобы поддерживать их отношения, он пробовал разжигать чувства разными искусственными стимуляциями. В результате секс стал для него скорее полигоном эротических фантазий, чем всепоглощающим наслаждением.

Он уже много раз это чувствовал, но убеждал себя, что такова цена сексуальной раскованности, свободы. Этот поиск год от года становился все более невоздержанным, обрекая его, Дэвида, на глухую защиту, на упрямую убежденность в том, что он поступает правильно.

Нет ничего удивительного в том, что Марианна привлекла его как предмет поисков. Как же, настоящая находка: экзотичная распутница, которая не требует ни малейшей ответственности, а предлагает лишь похоть и эгоизм. Он сокрушенно покачал головой. И надо же было умудриться немедленно стать ее уступчивым партнером. Почему это произошло?

Возможно, не потому, что он потерял способность выражать любовь словами, а просто никогда не обладал такой способностью. Удивительно ли это? Его родители расстались, когда ему было десять. Единственное чадо вырастила мать, окутав его самой трепетной заботой. Матерью она была очень преданной, этого нельзя отнять, но слишком уж робкой и погруженной в себя — причина тому, конечно, уход мужа. Она считала секс запретной темой. Дэвид понял это еще мальчишкой, потому что ей казалось слишком вульгарным и неприятным говорить об этом. И впоследствии, поскольку он идентифицировал себя с матерью, секс казался ему вульгарным и неприятным. Она была любящей матерью, но никогда не воспринималась как женщина. Женственность была полным табу во всех аспектах жизни. С одной стороны все было хорошо — материнская забота, откровенная и чистая. А по другую сторону находился секс — запретный и по определению грязный. Дэвид стал взрослым мужчиной, даже не подозревая о том, что двое людей могут стать одним целым. Только теперь, спустя долгое время, когда он должен сформировать связующее звено между собой и своей женой, ему пришлось осознать, что в супружестве равнозначны оба партнера. Один без другого — неполное и неадекватное в браке существо. Секс должен быть чем-то гораздо большим, чем просто интимная близость между мужчиной и женщиной.

Дэвид удивленно расширил глаза, поняв, что стоит перед бюро, уставившись на свое отражение в зеркале. «Итак, что теперь?» — спросил он мужчину, стоявшего перед ним.

— Лучшее, я надеюсь.

Он торопливо принялся заканчивать сборы в дорогу. Чемоданы были уже упакованы и закрыты, он поставил их у двери и вернулся к кровати, на которой спала жена. Она тихо, но глубоко дышала. Дэвид хотел было разбудить ее, чтобы спуститься вниз и сесть в машину, но ему не хватило мужества. Эллен казалась совсем умиротворенной. Пусть немного отдохнет, видит бог, как ей это нужно.

Дэвид уселся в кресло-качалку и испустил вздох усталого труженика. Часы показывали половину пятого. Подумать только, уже смеркается. Может, все-таки разбудить ее? До аэропорта ехать час — полтора плюс полчаса на обед в ресторане. Не так уж много времени остается в запасе. Теперь он вспомнил, что рейс на Лос-Анджелес должен быть часов в семь. Не похоже, что они могут успеть на него, если он не разбудит ее прямо сейчас.

Ну ладно. Он бессильно пожал плечами. Какая разница, в конце концов, несколько часов раньше или позже? Возможно, есть и более поздний рейс. Главное, что они едут домой. Он чуть расслабился и принялся рассматривать лицо спящей жены. «Люблю тебя», — подумал он внезапно. Как удивительно, что можно испытывать такое чувство спустя все эти ужасные, пустые годы. Оно делает его отношение к жене чуть наивным и мальчишеским. Оно основано на знании человеческой природы, а не на эгоистичных мечтаниях.

Дэвид закрыл глаза и прислушался к шуму прибоя. «Чем бы сейчас заняться таким, что не отнимет много времени?» Можно, конечно, погрузить все в машину, тогда в коттедже останутся только они с Эллен. Лениво зевнув, он решил, что подождет, пока она проснется, и спокойно улыбнулся. Марк удивится, увидев их. Линда тоже. Интересно, кто у нее родится: мальчик или девочка? «Дедушка Дэвид» — подумать только! Обожающий внуков дедок. Он, и вдруг дедушка! Даже смешно. Нет, он не подходит на эту роль, слишком молодым себя чувствует. Молодой парень, который едет домой со своей юной возлюбленной, — вот эта роль по нему. Начать все по новой. Сбросить с плеч годы. Ощутить радость. Согласие душ. Эллен. Дом. И все это сегодня вечером.

Его голова резко упала на грудь, и он, ничего не понимая, испуганно уставился в темноту. Что за черт?

Огляделся, растерянный, пошевелил левой рукой. Он спал, прижав ее своим телом к ручке кресла, и теперь она затекла. Мигнув несколько раз, пригляделся к циферблату часов. Девять двадцать одна. Он застонал: «О господи!» С трудом поднявшись, расправляя затекшее тело, проковылял к ближайшему прикроватному столику и включил лампу.

Эллен все еще спала. Даже положения не изменила. Дэвид потянулся, чтобы разбудить ее, но опять передумал. Сначала он заведет машину, наведет порядок здесь, в коттедже. Пусть она поспит еще хоть немного. Он отвернулся от жены, направился к чемоданам и снова заколебался. Что, собственно, изменится, если они поедут утром? Ровным счетом ничего.

Нет, черт подери, они обязательно должны убраться отсюда сегодня. Если рейсов не будет, можно снять номер в гостинице около аэропорта. Он настроен так решительно, что способен просидеть всю ночь в зале ожидания, если понадобится. Взяв чемоданы, вышел на лестничную площадку и, включив лампу над головой, стал спускаться по лестнице.

Миновав гостиную на нижнем этаже, Дэвид распахнул входную дверь и вынес багаж на улицу. «Похолодало, несколько градусов ниже нуля», — прикинул он. Дыхание вырывалось изо рта белым облачком. Вот уже и чемоданы загружены в багажник. Звук захлопнувшейся крышки показался в тишине отрывисто-громким.

Дрожа от холода, Дэвид поспешил обратно в дом. В гостиной включил один из светильников и решил обойти комнату, чтобы убедиться, что ничего не забыл. Неожиданно он почувствовал приступ голода и не удивился этому, вспомнив, сколько времени у него во рту не было ни крошки. Да и за последние дни он тоже почти ничего не ел. Подобрал свитер со стула, обе их куртки, отыскал остатки овсяного печения. Съел немного, а свитер и куртки отнес к двери и положил на пол. Потом можно будет отнести все это в машину.

Торопясь, он обошел гостиную еще раз, вытряхнул содержимое пепельниц в камин, поправил подушки на диване, вернул на место мебель. Положил газету рядом с камином — пусть новые жильцы разведут с ее помощью огонь. Мысль о новых жильцах показалась ему странной — представить, что сюда может приехать новый мужчина, который встретится с Марианной, возможно, вступит с ней в связь? Дэвид пожал плечами. Ну и что? Его это больше не волнует. Огляделся по сторонам. Теперь все в порядке. Остается только проверить кухню, ванную комнату и спальню.

Он отправился на кухню, включил свет и тут же наткнулся на картонную коробку, которую они использовали вместо мусорной корзины. Поднял ее с пола, отнес в гостиную, вытряхнул все содержимое в камин и снова развел огонь. Вернувшись с пустой картонкой на кухню, он поставил ее на стол и принялся складывать в нее оставшиеся продукты. «Все это следует оставить здесь», — решил он. Не брать же в самолет еду! Конечно, может быть, здесь еще долгое время не будет жильцов, нельзя же оставлять еду на кухне, она может сгнить. Он опустошил холодильник и буфет, ощутив голодные колики в желудке при виде съестного. Если б у него было время поджарить несколько яиц, приготовить тост и сварить кофе…

Но он отогнал соблазнительные мысли. Эллен тоже голодна, но может потерпеть до ресторана. Обстановка там наверняка будет более подходящая для обеда. Он выключил холодильник, вынул ящичек для льда и поставил его в раковину.

И тут же воскликнул про себя: «Черт возьми!», поскольку вспомнил, что следует вымыть тарелки. Дэвид уставился на них с раздражением. Смирившись, закупорил раковину, набрал горячей воды, налил туда мыльного раствора. Дождался пока пенная поверхность покроет все тарелки, выключил кран и принялся мыть и ополаскивать посуду. Чистую сложил на полку рядом с раковиной.

Вытерев руки, Дэвид вернулся к столу и вынул шоколадное печенье из картонки. Оглядел кухню. «Сойдет», — решил он и усмехнулся неожиданно пришедшему в голову воспоминанию. Ему припомнились все те споры, которые вели его родители и которые мгновенно смолкали, стоило ему появиться на кухне. Он от души ненавидел подобные уловки, но, как ни странно, впустил их в свою жизнь с Эллен. Избегал любых споров, чтобы сохранить атмосферу спокойствия, сколь бы фальшивой она ни была. С отвращением покачав головой, он подумал: «Бытие неизменно отражается на нас. Даже в тех формах, которые мы, казалось бы, ненавидим».

Захватив в руки картонную коробку, Дэвид пошел к двери. Остановился и окинул взглядом помещение. Все опрятно, чисто. «До свидания, кухня», — улыбнулся он. Вспомнил тот момент, когда они впервые оказались здесь, в этом коттедже, который показался им ледяным домом. К завтрашнему утру все тепло выветрится, и дом опять превратится в ледник. Он ткнул локтем в выключатель, чтобы выключить свет на кухне, вышел за дверь, поставил картонку у входа.

Направляясь к лестнице, Дэвид заметил две кружки с остатками кофе, стоящие на столе в обеденном алькове. Подхватил их, отнес на кухню и поставил в раковину.

«Мойте их сами», — сердито подумал он.

Эллен даже не шелохнулась, когда он присел к ней на постель.

— Милая! — Он положил руку ей на плечо и легонько потряс. Не дождавшись ответа, потряс чуть посильней. — Эллен!

Она издала чуть слышный стон и перекатила голову на подушке в другую сторону.

— Вставай, малышка! — Он снова потряс ее. — Пора отправляться домой.

Она пробормотала что-то невнятное, даже не просыпаясь. Дэвид поморщился.

— Ну, Эллен! — Прикоснулся пальцем к щеке. — Вставай. Надо идти.

Она перекатилась на бок, спиной к нему. Подождав несколько секунд, он перевернул ее обратно на спину.

— Просыпайся, милая. Я тебя прошу.

Веки ее дрогнули, приоткрылись, из-под них блеснул незрячий взгляд.

— Пора собираться в дорогу.

Она шумно вздохнула и открыла глаза. Несколько мгновений смотрела на него, и вдруг глаза ее снова закрылись.

— Эллен?

Она снова открыла глаза.

— Ты не хочешь ехать?

— А сколько сейчас времени?

Он сверился с часами.

— Уже почти десять.

Она хмыкнула.

— Уже поздно куда-либо ехать.

— Знаю, что поздно. Но мы должны уехать отсюда.

И он изумленно замолк, ибо она снова уснула.

— Эллен!

— Я устала.

С этими словами она отвернулась и улеглась на бок.

Дэвид молча смотрел ей в спину. На минуту подумал, что теперь им не уехать отсюда раньше четверга и ему снова придется встретиться с Марианной. Все, чего он с таким трудом добивался, будет потеряно. Напуганный этими мыслями, он решил было посильней потрясти жену за плечо, но неожиданно передумал и отдернул руку. В действительности ехать именно в эту минуту уже не было необходимости. Эллен устала до крайности. Гораздо лучше будет дать ей выспаться перед дорогой.

Он хмыкнул. Пусть поспит, а разбудит он ее обязательно с рассветом. Таким образом, в Лос-Анджелес они вернутся уже завтра утром, в худшем случае — вскоре после обеда.

Дэвид минуту посидел рядом со спящей женой, ни о чем не думая, потом решил, что вполне может спуститься и сделать себе яичницу из нескольких яиц. Встал, выключил в спальне свет и вышел на лестницу. Забрав из ванной туалетные принадлежности, отправился вниз. Главное, что их отъезд намечен бесповоротно. Скорее бы наступил рассвет.

Положив туалетные принадлежности на кучку одежды, он отнес коробку с остатками еды обратно на кухню и зажег там свет. При мысли о том, что придется снова доставать и потом мыть сковороду, тарелку, кофейную кружку, лопаточку, он нахмурился и решил, что вполне можно ограничиться хорошим сэндвичем.

Усевшись за стол, отрезал два ломтя белого хлеба и принялся искать в коробке что-нибудь подходящее для начинки сэндвича. Неожиданно его пальцы нащупали горлышко бутылки с мартини. «Неплохая мысль», — решил он и вынул бутылку. Привстал было, чтобы поискать стакан, но упал обратно на стул. «Лишние это хлопоты, — сказал он себе. — Можно прекрасно пить прямо из горлышка». Даже масло можно размазать по бутерброду пальцем, чтобы не доставать и не мыть потом нож. Дэвид улыбнулся, раскупорил бутылку и приложился к горлышку.

Глоток спиртного подействовал на пустой желудок, будто удар под дых. Чуть не взвыв от боли, он сцепил зубы и с отвращением поставил бутылку на стол. Снова заглянул в коробку с продуктами и выудил оттуда кусок сыра. Осмелев, сделал еще глоток. Этот прошел лучше. Тепло от первой порции спиртного уже разливалось по телу, согревая желудок. «Ну-ка, еще угля в топку», — храбро сказал он себе и сделал третий глоток, побольше.

Поморщившись, Дэвид положил ломтик сыра между двумя кусочками хлеба, решив вообще обойтись без масла, чтоб не пачкаться. С наслаждением откусил от сэндвича, но ожидаемого удовольствия не получил: приготовленная на скорую руку еда показалась ему нестерпимо сухой и драла горло, вызывая кашель. Снова отпил мартини, помогая себе. «Вот придет отключка, ура, ура!» — замурлыкал он тихонько на мотив популярной песенки его детства «Вот придет молочник». Зажмурил поскорее глаза, чтоб полнее ощутить блаженство, волнами расходящееся по телу. Господи, до чего отличная штука мартини, его язык понимает каждый человек на земле.

«Уважаемые господа, члены Генерального комитета ООН, я обращаюсь к вам. Настоящим заявлением вношу предложение впредь именовать мартини Коктейлем Организации Объединенных Наций. Прошу признать это название официальным и гарантирую наступление полнейшего мира на земле уже через двадцать четыре часа после принятия данного решения».

Произнеся про себя эту тираду, Дэвид сделал еще глоток, поставил бутылку на стол и критически осмотрел бутерброд. Не удовлетворенный осмотром, строго сказал: «Вы не обращались к нам с письменным заявлением, ваше дело рассматриваться не будет» и отложил бутерброд в сторону. Голода он уже не чувствовал. Поднес бутылку к губам, откинулся назад и сделал большой глоток. Вздохнул, подождал еще несколько минут и снова отпил из горлышка. Интересно, сколько выпивки было здесь к сегодняшнему вечеру. Сейчас там оставалось не больше чем на дюйм от донышка.

— До свидания, дюймик, — любовно произнес он и осушил бутылку до дна. — Обратите внимание, леди и джентльмены нашей радиоаудитории, что я пришел сюда с целью приготовить себе яичницу. А теперь я сам чувствую себя яичницей. И должен сказать вам, что такое превращение вносит изрядную путаницу в мироощущение вашего покорного слуги. А посему вернемся к приключениям дедушки Дэвида.

Икнул, недовольно нахмурился. «Не обращайте внимания, солдат». Подбородок его упал на грудь. Минуту спустя он положил обе руки на стол и опустил на них усталую голову.

— Следует капельку вздремнуть, — пробормотал он. — Примите письмо, мисс Блоджетт, и позвольте заметить, что я никогда не видал вас неодетой.

Поерзав на стуле, Дэвид нетерпеливо вздохнул. «Как-то мне не по себе. Нервничаю, что ли, — подумал он. — Как будто чего-то хочется, только не знаю чего».

— Ты хочешь меня, вот и все.

Он изумленно уставился прямо перед собой.

— Лучше оглянись.

Он оглянулся. Дверь была распахнута. В полутьме обеденной ниши виднелся силуэт Марианны. Она смотрела ему в глаза, и Дэвид почувствовал, как сводит его желудок.

Перед ним стояла совершенно обнаженная женщина.

Он не сводил с нее глаз, не в состоянии шевельнуть ни рукой, ни ногой. Она глубоко вздохнула, отчего тяжелые груди подались вперед, темные соски чуть напряглись.

— Я пришла попрощаться, — усмехнулась она.

Он отрицательно качнул головой.

— Почему ты отказываешься? Что в этом плохого? Твоя жена спит, я только что проверила. И очень крепко. У нас достаточно времени для отличного прощания.

Он невольно отшатнулся от нее.

— Я уезжаю.

— Знаю. Потому и пришла.

Беспомощный, он скользнул взглядом по ее телу.

— Вот так, теперь рассмотри меня получше. — Он вздрогнул, когда она подвела ладони под груди и приподняла их. — Они твои. Всего один раз. Только один раз. — Полуоткрытый рот обнажил полоску зубов. Веки чуть опустились. — Ты ведь хочешь меня. Сам знаешь, что хочешь. Всего один раз. Что в этом плохого?

Она медленно и плавно изогнулась.

«Нет, я не буду этого делать», — протестовал его напуганный разум. Но перед властным зовом плоти в эти минуты он был подобен беспомощному ребенку. Он пытался стряхнуть чары, но не мог даже шелохнуться. Лишь через несколько долгих мгновений сумел, преодолев головокружение, подняться на ноги и шагнуть к ней.

— Ты ведь хочешь меня, разве нет?

«Всего один раз. Что в этом плохого? — повторял он ее слова. — Утром я уеду. Только один раз. Только один».

— Разве нет? Дэвид, скажи.

— Да. Хочу.

«Всего один раз».

Он подошел к ней вплотную. Марианна чуть подалась назад, и он шагнул за ней. Теперь они оба стояли в гостиной, рядом с ним на полу лежала ее одежда. Голос разума смолк. Теперь все его существо отвечало лишь на зов плоти — жадной, голодной, трепещущей.

— Вот так. Иди за мной. Стань зверем. Кто мы, если не звери? Что может быть лучше, чем стать зверем и наслаждаться этим? — Она опустилась на колени, затем, склонив голову, оперлась на ладони вытянутых рук. — Стань зверем. Делай как они. Возьми меня!

Побежденный наваждением, он шагнул к ней. Густой мускусный запах обволакивал его, как туман. В голове все помутилось, комната закружилась, в глазах потемнело. Он видел перед собой только ее — зовущую самку. Зверь, прекрасный зверь. Он сорвал с себя одежду, как ненужную мертвую шелуху.

— Я не хочу ждать. — Ее хриплые слова прозвучали приказом, и он опустился на колени. — Не медли.

И тут реальность исчезла в ослепительном, бешеном приступе желания. Плоть его покорялась, ее снедало сильное, алчное существо — зверь. Оно пожирало сейчас его тело и, насколько он мог судить осколком уцелевшего сознания, пожирало его душу.