"Лоскутный мандарин" - читать интересную книгу автора (Суси Гаетан)

Глава 7

В конце концов Ксавье Мортанс привык к Пегги, человек ко всему может привыкнуть. В ее присутствии он, как бывало раньше, уже не испытывал того ощущения, когда не знал, что делать со своими пальцами, коленками, глазами – со всеми этими частями тела, а еще с душой своей и легкими. По вечерам она частенько к нему заглядывала. Иногда приносила ему сладости (или цветы). Ксавье был не из тех, кто любит принимать подарки. Порой он заставлял ее брать подарки с собой, когда она от него уходила. «Ты сама мой самый лакомый кусочек». Пегги смеялась. Но из вежливости он, конечно, ей такого не говорил. Она вся лучилась задором, свежестью и очарованием, которых ему так недоставало, по которым он так тосковал, оставаясь в одиночестве. Еще он все время спрашивал себя, почему она никогда не делает себе одну и ту же прическу дважды. Хоть ответ на этот вопрос был ясен как день: просто так, без всякой на то причины.

Бывая вместе, ничем особенным они не занимались. Пегги рассказывала ему о работе в парикмахерской. Теперь вот уже две недели, как дела шли лучше. Ишмаэль – тот самый парень – так больше и не возвращался. Отношения ее с хозяйкой снова были прекрасными и спокойными; вечером в прошлую пятницу они вместе опять зашли поболтать в небольшое уютное кафе. И дальше в том же духе. Еще она рассказывала Ксавье про книги, которые ей нравились, потому что чтение было ее страстью. Как-то вечером, когда подручный вытирал пыль, она принесла ему один роман, который произвел на нее большое впечатление. Книжка была небольшая, около ста страниц, и она сказала себе, что Ксавье, как-то признавшийся ей, что никогда не читал, может набраться терпения и одолеть ее. Листая книгу, подручный подошел к окну – там было светлее. Молодой еврей-юрист все бросил, чтобы стать композитором. Прошел через тяжкие испытания. У него достало смелости, чтобы преодолеть выпавшие на его долю невзгоды. И так далее. В конце книги его приглашает королева Виктория.

Пегги прикурила тонкую сигару, подражая восхищавшей ее хозяйке, но, сделав затяжку, закашлялась и тут же, вся красная, загасила ее. Ксавье подошел к подруге и вернул ей книгу.

– Интересно, – сказал он (из вежливости). – Как и все придуманные истории.

– Подожди, по крайней мере, пока все не прочитаешь.

Ксавье слегка опешил, не ожидая от нее такого странного ответа.

– Но я же только что ее всю прочитал, пока стоял у окна.

Он снова стал вытирать пыль. У человека, который так беззастенчиво врет, подумала Пегги, не может быть такое выражение лица. Она еще раз пристально на него посмотрела. Какой странный этот мальчик!

Единственным обстоятельством, омрачавшим их отношения, была лягушка. Поделать с этим нельзя было ничего – бывает так, что иногда отношения не складываются, и все тут. Ксавье разными способами пытался уговорить свою маленькую актрису, склонялся над ней, уперев руки в колени, снова и снова повторял:

– Ну, давай, спой же ты что-нибудь! Спой и спляши!

Но как только Пегги появлялась в комнате, лягушка начинала квакать с поражавшей подручного тупостью. Когда Пегги наблюдала за тем, как тяжело приходится ее другу, ей становилось как-то неловко. Чего именно он ждал от этой твари? В конце концов Ксавье сдавался и отправлял свое чудо обратно в ларец.

– Она такая застенчивая, – говорил он, как будто в чем-то оправдывался.

А когда он пытался рассказать подруге о том, что выделывала лягушка, когда бывала в настроении, Пегги Сью слушала его не перебивая.

– Бывает, она мне своим пением даже заснуть не дает по ночам!..

Он смолк. Пегги продолжала на него смотреть, с лица ее не сходило то же серьезное и удивленное выражение. Она погладила паренька по волосам, тыльной частью руки провела ему по щеке. Потом грустно ему улыбнулась от переполнявших ее чувств.

Еще Пегги часто говорила с ним о своих любимых актерах кино. Рассказывая ему о чем-то, она оживленно жестикулировала, сводя и разводя руки, постоянно поправляя себе прическу или ероша волосы, бабочками порхавшие вокруг ее лица. Порой Ксавье становилось непросто уследить за всеми ее движениями. Но когда она уходила от него к себе, а Ксавье оставался в своей каморке один, ему казалось, что погода стала пасмурнее, и сразу же к нему возвращались все его печали и горести.

Как и раньше, подручный каждый день ходил на стройку. Он уже вполне оправился от побоев. Кровоподтеки сошли и царапины на лице зажили, он уже начал различать некоторые цвета – зеленый, например, а еще синий, если день выдавался светлый и солнечный. Только рабочим было на него наплевать, он их волновал, как первый в жизни молоток, который они взяли в руки. Они оставляли его в каком-нибудь углу, а сами рушили стены подальше от того места, где он обретался. Когда дело доходило до настоящей работы, они его прогоняли, и Ксавье уходил со смешанным чувством стыда и смущения, стараясь при этом не выражать свое неудовольствие и не огорчаться. А это было совсем непросто. Еще он очень досадовал, что теперь ему перестали платить доллары, как платили раньше, чтобы ему хватало на пропитание. Он уже дошел до того, что стал брать деньги из своих сбережений.

Но обо всем этом он не рассказывал своей подруге Пегги, чтобы она за него не переживала. Он даже стал ей говорить, что теперь дела у него на работе идут лучше, гораздо лучше, что рабочие теперь приняли его в свой круг, прекратили насмехаться над ним и оставили свои идиотские шуточки. Но девушку продолжало беспокоить его здоровье. (Он постоянно должен был в чем-то ее убеждать, давать обещания все время следить за питанием и все такое, спать восемь часов в сутки.) Потом, когда Пегги уходила, лягушка, казалось, совсем теряла рассудок, нередко так продолжалось всю ночь. Когда наступало утро, Ксавье с опухшими глазами, улыбнувшись, часто ей говорил:

– Да, никто никогда не скажет, что ты положительно влияешь на мое здоровье.

Как-то вечером, когда он жевал свой салатный лист, к нему неожиданно впорхнула Пегги, возбужденная мыслью о том, что должна сделать его счастливым, чего бы это ей ни стоило. Ксавье сидел за столом и смотрел в окно. Контуры подвесных трамвайных путей, выписывающих кривые маршрутов в лучах заходящего солнца, чем-то то напоминали ему строительные леса. Алые отблески заката наполняли комнату, и от этого подручному, у которого кошки скребли на душе, становилось немного спокойнее. Он поглаживал пальцем лягушку (при этом та даже щурила глазки от удовольствия). Ксавье только чуть скосил глаза на Пегги, влетевшую к нему в приподнятом настроении.

Ей на работе только что выдали премию, которая на нее как с неба свалилась, денег было немного, но ей очень захотелось поделиться ими с Ксавье. Она ему еще толком ничего не успела предложить, но парнишка с ходу отказался. Она настаивала. Говорила, что, если он не примет ее дар, это будет ей очень неприятно. Он что, и в самом деле хочет сделать свою подругу несчастной?.. Ксавье сдался, потому что почувствовал ее правоту, ему вовсе не хотелось лишать ее радости от сознания того, что она может сделать его счастливым. Пегги села на кровать, в изножье, и начала ему рассказывать, что она имела в виду. Девушка спросила его, есть ли у него планы на ближайшие два выходных дня. Ксавье тешил себя надеждой, что в субботу напишет своей сестре Жюстин, которая осталась в Венгрии. Но это дело, сказал он, может подождать.

– Вот и хорошо. Потому что в субботу вечером я собираюсь пригласить тебя в мюзик-холл! Ручаюсь, ты такого никогда в своей жизни еще не видел. Я права?

Ксавье посадил лягушку обратно в ларец, потом сел рядом с Пегги. Когда он к ней повернулся, выражение его лица было серьезным.

– В мюзик-холл? – спросил он.

Она кивнула.

Он обдумывал ее слова.

– А там будут фокусники?

Такой вопрос слегка ее удивил.

– Не знаю. Может быть. Какой же ты забавный!

Девушка убрала упавшую на лоб прядь волос. Ей показалось, что Ксавье вовсе не был в восторге от ее приглашения. Вид у него был отсутствующий, хмурый и озабоченный. Чтобы как-то расшевелить парнишку, Пегги начала ему рассказывать о программе представления. Прежде всего, там будут много петь и плясать, потом выступят цирковые артисты, акробаты итак далее. Гвоздем спектакля станет пантомима с элементами магии, это, как ей говорили, было просто потрясающе, все клиенты парикмахерской только об этом и говорят. Пантомима называется «Лоскутный Мандарин». А еще там будет играть большой симфонический оркестр.

– Что это у тебя так физиономия вытянулась? Ты что, музыку не любишь?

– Ничего у меня не вытянулось, – буркнул Ксавье.

– Вытянулась, вытянулась, у тебя будто скорбь вековая на лице.

Как-то раз Ксавье остановился перед наспех смастеренными подмостками, рядом с которыми висел плакат с объявлением о концерте на открытом воздухе. Он сел на лавку, улыбаясь в предвкушении удовольствия и немного конфузясь из-за того, что не был вполне уверен в своем праве там присутствовать. Собралось человек тридцать, многие мужчины и дамы были уже в годах. Оркестр настраивался, странная перекличка инструментов негромким шепотком пленила его сердце. Когда настройка закончилась, подручный захлопал в ладоши и встал, полагая, что концерт окончен. Но тут внезапно и резко на слушателей шквалом обрушилась настоящая музыка, и Ксавье отбросило обратно на место с силой взрывной волны. Он съежился на лавке, каждый раз сгибаясь, когда вступала медь, чтобы защитить грудь – он боялся, что эти звуки ее просто расплющат. Когда звучали флейты, он чуть расслаблялся и глотал воздух, как утопающий. А невероятно пронзительные звуки струнных инструментов страшно действовали ему на нервы, как будто на части рвали листовое железо в то время, когда он с головокружительной скоростью несся вниз на американских горках. Он не смог там высидеть и пяти минут. Подручного охватил такой ужас, что он попросту сбежал.

Он, правда, ничего не стал об этом рассказывать Пегги, которая все меньше и меньше понимала, почему он так подозрительно относится к ее предложению. Но молодая женщина поклялась себе, что не уйдет до тех пор, пока не соблазнит Ксавье своим предложением.

– И это еще не все! – сказала она. – Всю субботу мы проведем вместе. Сначала пойдем в универмаг и выберем тебе там костюм, не беспокойся, платить за все буду я. А потом…

Ксавье тут же стал возражать. Это ему-то костюм покупать? Ему, венгерскому иммигранту? Какая бессмысленная трата денег!.. Пегги вздохнула. Она ему доходчиво объяснила, что идти в субботу вечером на представление в одежде разрушителя-подручного просто неприлично!.. Потом стала подробно излагать свои планы. Они пойдут на экскурсии в музеи, как настоящие туристы, которым деньги девать некуда; потом зайдут куда-нибудь, чтобы полакомиться мороженым, а после этого – красиво жить не запретишь! – перед началом представления она собирается пригласить его – только представь себе на минуточку – поужинать в ресторан!

Подозрительность подручного усилилась. Неизвестно, какого качества там еда, микробов там может быть много, и еще неизвестно, какие в этом ресторане могут быть сюрпризы. Напротив, стояла Пегги на своем, в Нью-Йорке полно отличных местечек, где можно поесть не хуже, чем в Париже. Кроме того, она уже несколько раз бывала в том заведении, куда собирается его пригласить, со своей хозяйкой. Подмигнув ему, она взмахнула руками, как лебедь, расправивший крылья, чтобы подчеркнуть свое неотразимое обаяние, и предоставила подручному возможность оценить все великолепие своего предложения. Ксавье не мог не признать, что она очень красива, может быть, она самая красивая девушка во всем Нью-Йорке. Пегги не сдержала простодушной довольной улыбки.

Она поднялась и очень женственно поправила прическу.

– Я только не понимаю, почему ты все это делаешь для меня.

– Какой же ты бестолковый! Да потому, что ты мне очень нравишься, вот почему, – сказала она.

И поцеловала его игриво в самый кончик носа. Подручный в изумлении округлил глаза. Пегги вышла, но ее аромат продолжал витать в комнатке. Женский запах сирени майской ночью после жаркого дня.