"Судьба офицера. Книга 2 - Милосердие" - читать интересную книгу автора (Стариков Иван Терентьевич)



21

Людмила в своей спальне одевалась.

Андрей постучал, и она спросила:

— Кто?

— Я, Андрей, — полушепотом ответил он.

— Входи.

Люда стояла перед зеркалом полуодетая и, прижав белое платье к груди, смотрела на него, остановившегося у Двери: он никогда не видел ее полуобнаженной, ее стройных ног, тонкой талии и даже распущенных, неубранных волос, которые громоздились огромной копной и падала волнами на плечи и спину — тоже не видел.

— Закрой дверь, — тихо произнесла она.

Быстрыми, привычными движениями она надела платье.

— Подойди ко мне, — попросила она.

Андрей послушно приблизился к ней, все еще не преодолев оглушившего его волнения, и, не в силах отвести от нее глаз, молча стоял: ему казалось, что сейчас его свалит головокружение. Люда улыбнулась, как улыбается красивая женщина, зная, что ее разглядывает мужчина, что она поражает этого мужчину и что ей самой очень приятно быть такой. Она улыбалась, словно говорила: «Видишь, какая я, а ты этого не замечал, и теперь сам растерялся, а я ведь существую для тебя, и поэтому я такая…»

— Ну что за колдовство! — прошептал Андрей, прижимая к себе Людмилу. — Я словно во сне и боюсь проснуться…

— Застегни, пожалуйста, на спине пуговичку. — Женщина тихо и счастливо смеялась.

Потом стала расчесывать волосы, водя гребнем по ним множество раз, пока они не начали сиять. Затем взяла поясок и набросила на бедра. Это так подчеркнуло талию, что Оленич только удивлялся: откуда она знает все эти тонкости? Это же целое искусство! И чтобы достичь такого эффекта, нужно быть мастером!

— Включи люстру, — попросила она, хотя возле трюмо довольно ярко светил торшер.

Андрей подошел к выключателю, включил свет и обернулся. Белое платье плотно облегало фигуру, темные волосы переливались мельчайшими искрами, как разноцветными микроскопическими блестками. На шее сверкала золотая цепочка, а прицепленный к ней камешек переливался, играя гранями на ярком свету. И Андрей не мог понять, что это за камешек, какого он цвета. Где-то в глубине его, как будто внутри, сиял яркий луч, как сгусток ослепительного света, и был этот сгусток то ли фиолетового, то ли темно-синего, замешанного на золоте огня. Андрей заглянул в глаза Люде и увидел в них тоже таинственный темно-фиолетовый отблеск драгоценного камешка. Какой крохотный кристаллик, а как сверкает! И идет свет из его таинственной глубины. Отступив от Люды, Оленич снова взглянул на камень, покоящийся в вырезе платья и смугло-матовой коже — он уже излучал торжественный голубой свет.

— Как я тебе? — кокетливо спросила Люда.

— Нет слов… Представляешь, я даже оглох, ослеп, отупел от твоей красоты.

— Не дури, Андрей, — спокойно сказала она. — Это на тебя не похоже.

И вдруг начала снимать белое платье.

— Зачем?..

— Я надевала специально для тебя. Хотела тебе показаться и потом снять. Только для тебя.

Какая-то дикая, неосознанная сила взъярилась в нем: неожиданно для самого себя он поднял Люду на руки…

— Что ты, что ты! Андрюша… Тебе нельзя поднимать…

Но сквозь звон в ушах он лишь услышал, как полураскрытые губы шепнули:

— Свет…

И ее рука потянулась к выключателю…


…Рядом с трюмо спокойно светил торшер.

Людмила молча и торопливо надевала вечернее черное платье, которое тоже шло ей, но которое украло ее юность. Если в белом она была похожа на светлую и невинную невесту, то в черном — на женщину, хоть и молодую, но все же на женщину. Привела в порядок волосы, чуть припудрила щеки, подкрасила губы.

— Можешь меня вести и представлять своему другу.

Людмила подошла к нему и кокетливо подала руку:

— Но ты, как мой кавалер, обязан привести меня сюда после вечера. Договорились? Стыдно мне будет уходить одной.

— Согласен! — ответил Андрей и подставил ей локоть.

Они уже стояли на площадке второго этажа, когда внизу, в гостиной, раздался шум, послышались звонкие Девичьи голоса, восторженные мужские восклицания. Это появились девушки — Мирослава, Витина подружка, и Галина.

— Давай немного подождем, — промолвила тихо Людмила.

И он понял, что заговорило ее тщеславие: она не хочет являться незаметно, а появиться так, чтобы привлечь внимание. А пока все были заняты юными студентками, внимательно осматривала Андрея: поправила ему китель — сзади он топорщился, вытащила откуда-то свой душистый платочек и вытерла ему лоб от капелек пота и наконец легонько прикоснулась губами к его щеке, стараясь не испачкать губной помадой.

— Что ты со мной вытворяешь сегодня? — спросил он.

— А когда же мне проявить свою нежность? Вчера было рано, завтра будет поздно. Тем более, что ты только вчера полностью освободился от давних клятв и обязанностей. Значит, я вправе рассчитывать на твое внимание ко мне. Согласен?

— Возражений нет.

— Ну, пошли.

— Я пойду вперед. Подготовлю общественное мнение.

Только Оленич вошел в гостиную, как его заметил Криницкий и сразу же подошел:

— Почему один? Повздорили? Или она закапризничала?

— Да нет, все в порядке. Сейчас она спустится.

К Оленичу подбежали девушки, затараторили, перебивая друг друга.

— Неужели вы и вправду уезжаете? — спросила Мирослава.

— Нам с вами всегда было интересно! — призналась Галя. — Никто так нам не рассказывал о войне, как вы. О пулеметных тачанках, о конях…

— А правда, что этот человек — ваш фронтовой друг?

— Да, мой верный товарищ, — все же успел он ответить на один вопрос.

А Галя тут же:

— Он из Москвы? Да? Москвичи все такие добрые, общительные!

У Мирославы вдруг вырвалось, кажется, ненароком:

— И Витя скоро поедет!

Оленич взял тоненькую руку Мирославы:

— Не печалься, Слава. Он едет в военное училище, станет военным, офицером. Это настоящее дело для мужчин. И я буду очень рад, если вы сохраните свою дружбу. Я на тебя надеюсь, Мирослава.

Девушка покраснела, но все же пробормотала:

— Мы договорились с Витей переписываться.

«Какая она еще юная! — растроганно подумал Андрей, оглядывая тоненькую, как лозиночка, фигурку Мирославы. — Сколько же ей? Лет семнадцать, не больше. У нее все юное, прекрасное…»

Девочки уже освоились и стали просить музыки. Витя и Эдик о чем-то горячо разговаривали, Николай Кубанов что-то доказывал Гордею, но на полуслове запнулся… Оленич оглянулся: в зал вошла Людмила и легкой походкой пошла прямо к нему. Все сразу умолкли, Кубанов тряхнул седым чубом и произнес:

— О, всевышний! Что делаешь со мною? Зачем на старости лет я должен видеть самое великое твое чудо? Почему ты не явил мне его чуть раньше?

Людмила величественно, по-царски властно протянула руку в направлении Мирославы и Гали и промолвила:

— Настоящее чудо — вот эти две юные богини! — И потом, нахмуря брови, грозно спросила: — Кто привел сюда этих сказочных красавиц, чтобы посрамить меня, хозяйку этого вечера?

Андрей первый захохотал, смеялся Кубанов, смеялись все, кто был в комнате. Смущенный Витя подошел к ней и, виновато подняв на нее глаза, сказал:

— Людмила Михайловна, я дерзнул… Думал, вам будет приятно. Ведь они ваши поклонницы!

— А, ну тогда пусть остаются, — смилостивилась Криницкая.

А Галина сказала:

— Ах, Людмила Михайловна! Я перед вами как статистка перед примой.

— А почему молчит юная фея?

— Я все время разговариваю с вами — в мыслях. Неужели вы не видите, не слышите, что я молюсь на вас?

Людмила Михайловна гордо повела глазами по лицам присутствующих и спросила:

— Кто еще хочет воздать мне хвалу?

— Я! — Это подал голос Эдик. — Когда вижу вас, то клацаю зубами как волк.

— Я не Красная Шапочка…

— Знаю. Но я хотел сказать, что у меня — клыки и постоянное чувство голода.

— Тут нищим не подают! — отрезала Людмила, немало разозлившись на пошлые намеки.

— Волк не просит, а берет.

— Здесь нет волчьих законов! — сухо отрезала Людмила и отвернулась от Эдуарда.

Он же, как ни в чем не бывало, ухмыльнулся и громко объявил:

— Пока фотограф не напился, пожалуйте на семейную фотографию! Снимаю всех вместе, каждого в отдельности и в разных вариациях. Жертвую на все общество тридцать шесть кадров!

Призыв Эдика возымел действие, все изъявили готовность заиметь снимок. Николай Григорьевич похвалил своего фотокорреспондента за проявленную инициативу и стал организовывать группу. Веселое настроение, охватившее всех, немного рассеяло душевное состояние Люды, но ей с трудом давались шутки. А роль гордой красавицы помогла ей сохранить спокойствие на лице. Андрей, следивший за ней, спросил:

— Что у тебя на душе? Что-то произошло?

— Не знаю, — шепнула она. — Наверное, должно произойти. Это предчувствие. Ты далеко не отходи от меня. Сегодня я хочу быть рядом с тобой, вместе провести этот вечер. Он прощальный, и никакими шуточками не умалить, не убавить моей печали.

— Поэтому ты оделась в черное?

— Да. Хочу танцевать с тобой. Пойди пристегни протез, а костыли оставь. Помнишь, на вечере, когда мне исполнилось восемнадцать…

— Тебе и сейчас восемнадцать. Ты всегда останешься для меня юной, восемнадцатилетней.

Людмила скомандовала:

— Гордей, давай музыку. Всем танцевать!

Возвратился Оленич. Взял за руку Люду и повел ее, неуклюже отставляя в сторону протез. На его лице застыло напряжение и сосредоточенность, словно он решал труднейшую задачу.