"Уве Тимм. Ночь чудес " - читать интересную книгу автора

пополам две страницы и бросил. Рванул на Северное море и там шатался по
берегу курортного городка, в голове стоял шум прибоя, ор чаек и нудные
жалобы на тяжкую жизнь хозяина гостиницы, единственным постояльцем которой
был я. Выдерживать это удавалось ровно четыре дня, потом я сбежал, вернулся
домой, к родимому столу. Купил диск с шахматными партиями, поставил в
компьютер и принялся играть против Каспарова - разыгрывал партии последнего
первенства мира. Опять же, точно на четвертый день, ближе к вечеру - я к
тому времени так и не продвинулся дальше дебюта первой партии - затрещал
телефон. Звонил редактор одной газеты - не соглашусь ли написать для них
очерк о картофеле, что-нибудь вроде "Из далекого Перу на новую родину, в
Пруссию"? Об истории картофеля и его роли в формировании национального
немецкого характера. И разумеется, о моих собственных вкусовых
предпочтениях. Плюс кулинарные рецепты. Плюс, особо, о жареной картошке.
- Хе-хе, - редактор засмеялся. - Вы ведь так любите разные бытовые
зарисовки! Объем - от десяти до двенадцати страниц, есть где развернуться.
Я отказался - сказал, занят другой работой, нет времени. Я и правда как
раз перед его звонком мучительно раздумывал о комбинации, которая у
шахматистов называется "дерево". Повесив трубку, вновь попытался
сосредоточиться на шахматах, но тут в голову полезли мысли о моем дядьке, то
есть о дяде Хайнце. Этот дядька умел различать на вкус различные сорта
картофеля, причем по-настоящему - он их различал, даже если картошка была
жареная или вареная. На смертном одре дядька произнес странные слова - хотя
до того несколько дней рта не раскрывал: "Красное деревце". Никто не мог
взять в толк, что он имел в виду. Моя мама предположила, что так называется
какой-то сорт картофеля. В семье дядю Хайнца считали лентяем, тунеядцем и
неудачником, во всяком случае, мой отец иначе о нем не отзывался - всю жизнь
он, дескать, только и знал валяться на диване с трубкой в зубах. Кстати, в
моей памяти эта картинка - самая яркая: дядя Хайнц полеживает в кухне на
диванчике, подсунув под голову подушку. И курит. Он замечательно пускал
кольца. Иногда он по моей просьбе выпускал три колечка подряд. А однажды в
воскресный день, дело было вскоре после конца войны, он с женой, тетей
Хильдой, пришел к нам в гости. Отец накануне ходил к крестьянам и, уж не
помню на что, выменял картошки. Мама выложила на стол то, что еще уцелело от
нашего столового серебра после таких вот обменных операций. Все уселись по
местам, притихли в ожидании. Вкусно пахло жареным луком и даже салом - мать
протерла сковороду припрятанным ошметком. Обед вышел праздничный, за столом,
кроме нас, сидели фрау Шолле и фрау Зерензен - к ним в квартиру нас в то
время подселили. Дяде Хайнцу мать первому положила на тарелку два ломтика
жареной картошки. Он осторожно разжевал их, распробовал - в точности как
дегустатор вин, чуть приоткрыв рот, нежно и словно бы прислушиваясь к
чему-то в себе. Помедлил, задумчиво наклонил голову, с видом поистине
глубочайшей сосредоточенности... и получил добавку, еще два кусочка. Опять
последовали утонченно-медлительные жевательные движения... Отец не выдержал:
- Ну, что?
Дядя проглотил, с его лица не сходило выражение глубокомысленной
сосредоточенности. Еще немного поколебавшись, он наконец объявил:
- "Графская корона", она!
- Браво! - крикнул отец, и все захлопали.
Теперь нам также можно было приняться за еду и насладиться не просто
какой-то жареной картошкой, а "графской короной". Вкусно было - не передать.