"Роберт Асприн и Линн Эбби. Смертоносная зима (Мир Воров #7)" - читать интересную книгу автора

Рашан - беспринципный провинциальный жрец, единственной целью
которого, еще до смерти Вашанки, было вредить всем реформам, проводимым
Молином. Облако гнева, достойное самого Вашанки, невидимо закружилось
вокруг Молина Факельщика. Ему захотелось найти Рашана, которого звали Глаз
Саванкалы, забить полено гикори в его глотку и использовать это
ничтожество для разжигания погребального костра Алквиста. Или схватить
свой парадный кинжал и вонзить его так глубоко в грудь Гискураса, чтобы
острие вышло из его спины. Или обхватить руками изборожденное слезами лицо
Изамбарда и...
Молин посмотрел на Изамбарда, совсем еще ребенка, неспособного
скрывать горе. Проглотив гнев вместе со слезами, он, утешая, положил руки
на плечи послушника.
- Бог Бури примет Алквиста независимо от того, какое дерево мы
используем для погребального костра. Пошли, втроем отнесем тело в его
комнату, и вы прочтете молитву.
Они молча подняли скорбную ношу. Молин вместе с послушниками спел
первый псалом и только потом удалился к себе, надеясь, что искренность
юношей заменит не только отсутствующее гикори, но и молчание Вашанки и его
собственного сердца. Воспользовавшись другим переходом, жрец достиг
закрытой занавесом ризницы, находившейся рядом с его личной молельней. Там
его ждала тога из тончайшей белой шерсти; из-за гобелена доносилось едва
слышное ворчание писаря Хоксы, который орудовал над жаровней. Его жена и
целая толпа недовольных ранканок, собравшихся у нее с рассветом, гудели в
прихожей, отделяющей молельню от жилой части дома.
Молин натянул тогу на плечи и вздрогнул, когда прикосновение ткани
открыло рану, которую он не помнил, как получил. Пошарив во тьме, он нашел
полоску ткани и вошел в молельню, одетый в сапоги, набедренную повязку и
свисающую с правого плеча тогу, по левой руке его струилась кровь. Хокса,
к его чести, не пролил ни капли из кубка с подогретым вином с пряностями.
- Мой господин... мой господин, вы ранены.
Молин кивнул, сбросил тогу на тщательно уложенные свитки Хоксы и
осмотрел два кровавых подковообразны) следа у себя на руке. Возможно,
уличные мальчишки, но скорее всего Гискурас. С помощью здоровой руки и
зубов Молин разорвал ткань надвое, вытащил из-за пояса нож и протянул его
Хоксе.
- Подержи его над углями. Нет смысла рисковать лучше пусть меня
кусает меч, чем ребенок.
Жрец даже не вздрогнул, когда раскаленный нож прикоснулся к коже; и
все же, после того как рана была обработана, руки его дрожали, когда он
нес кубок с вином до своего рабочего стола.
- А теперь расскажи мне, Хокса, как прошло у тебя это утро?
- Дамы, мой господин Молин... - начал писец, делая движение плечом в
сторону двери, за которой хор женских голосов бубнил в споре, слова
которого было невозможно разобрать. - Ваш брат, Лован Вигельс, был здесь,
искал свою дочь. Жаловался... - Хокса умолк, набрал побольше воздуха и
продолжил, правдоподобно подражая гнусавому голосу Вигельса:
- На убогость ранканской власти в Санктуарии, который все еще
остается частью империи, хотя вы, похоже, смогли скрыть от властей
прибытие кучки бейсибских беглецов со своим плохо охраняемым золотом;
империя смогла бы найти этому золоту применение в военных походах, вместо