"Кэтлин Тессаро. Элегантность " - читать интересную книгу автора

брюках, возможно, потому, что в преимущественно мужском мире науки, где она
вращалась, мода имела мало значения. Однако и здесь не обошлось без Фрейда,
и ее так и не воплотившиеся мечты и амбиции разбились о нас с сестрой. Она
страстно хотела, чтобы мы стали профессиональными балеринами, эдакими
образцами изящества и дисциплины, и мы ежедневно часами напролет упражнялись
после школы. Она таскала нас по магазинам, где мы, впрочем, редко покупали
нормальную детскую одежду, - такое впечатление, что она устраивала эти
походы только для удовлетворения своего alter ego.
Мне вспоминается одно субботнее утро. Мать только что забрала меня из
балетного класса, и мы блуждаем по отделам универмага "Кауфманн" в
Питсбурге. Мне еще нет двенадцати, но я уже щеголяю в туфлях на высоченных
каблуках, а точнее танкетках, и в джинсовой облегающей юбочке - ну точно как
мой идол Фарра Фосетт в "Ангелах Чарли". Как и все девочки из балетной
школы, я хочу выглядеть как прима-балерина. Мы накладываем тонны туши, теней
и подводки на глаза и картинно закатываем их, как безмолвные героини в самых
трепетных сценах нашумевших фильмов. Эта преувеличенно прямая осанка, этот
смешной изогнутый подъем и "выворотность", зализанные тугие пучки - ну ни
дать ни взять умирающие лебеди. И нам совершенно не приходит в голову, что
сценический макияж, предназначенный для того, чтобы его можно было увидеть с
последних рядов зала "Метрополитен-опера", вовсе не годится для прогулок по
улице.
Мы с матерью находимся в отделе вечерней одежды. На часах половина
одиннадцатого утра, а мы разглядываем бархат, тафту и блестки. Ей предстоит
идти с отцом на официальную рождественскую вечеринку, и мы здесь для того,
чтобы выбрать ей что-нибудь. Но это занятие матери совсем не по душе, ей
невыносимо стоять перед зеркалом и что-то примерять. Я приношу одно за
другим вечерние платья в примерочную, где она в поясе и лифчике сидит на
табуретке, обхватив голову руками.
- Примерь-ка ты, - говорит она, и я это делаю, прихорашиваясь и
принимая перед зеркалом сценические позы - вылитая Мария Каллас в миниатюре.
- Ты такая тоненькая, - говорит мать, когда я натягиваю розовое
облегающее платье с блестками. - Тебе все к лицу.
Несколько часов напролет мы копаемся в грудах атласа и шелка, и в конце
концов мать покупает мне черный топик с блестками и дорогущий
светло-кремовый пиджачок, который я буду носить поверх школьной формы, хотя
это и будет стоить мне ужасного наказания - за эту провинность мне придется
оставаться после занятий в течение целого месяца.
Себе мать не выбирает ничего.
Выйдя из магазина, мы отправляемся в кондитерскую и покупаем большущую
коробку шоколадных конфет "Годива", которые поедаем по дороге домой прямо в
машине. Мы не имеем привычки обедать - ведь от обеда полнеют. Вместо этого
мы, сидя на переднем сиденье машины и не глядя друг на друга, отправляем в
рот одну за другой шоколадные конфеты:
Когда мы подъезжаем к дому, возбуждение от шопинга уже прошло -
улетучилось. Мать неожиданно впадает в дурное расположение духа и на что-то
сердится, а я чувствую страх и стыд. Она выходит из машины, хлопает дверцей
и направляется в дом, вскоре я слышу, как она уже кричит на моего брата -
просто так, без всякой причины: потому что полотенце криво сложено или
телевизор включен. Она кричит, потому что ненавистна самой себе, потому что
потратила триста долларов на вечерние туалеты для двенадцатилетней соплюшки,