"Гюнтер Теске. Конец одной карьеры " - читать интересную книгу автора

еще станут свидетелями такого искусства прыгать, которое не сможет не
вызвать у них "хай-хай" - выражения высшего восхищения.
Котта сосредоточился. Он начал с небольших, но богатых вариантами
прыжков, быстро нараставших по высоте и трудности Треугольным движением
корпуса он вошел в сальто "ямахо", за которым тут же последовало сальто
"лобенго". "Хо-хо!" - прокатилось по залу Котта почувствовал небольшое
разочарование Может, он слишком многого ждал или зрители требовали от
туккумца особо высоких достижений?
Он усилил отскок, вкладывая всю свою энергию в подъем, и заметил, как
его выносит все выше и выше Временами раздавались вскрики слабонервных
женщин, но затем до его слуха донеслось все то же "хи-хи". Он перевернулся в
воздухе, распростер руки, показал сложные фигуры и молниеносные нырки.
Аплодисментов почти не прибавилось. Котта пришел в ярость. С еще большей
стремительностью он стал уходить в отскок и наслаждался тем, что все чаще
раздавались острые вскрики страха внизу. Словно из бесконечной дали он
поглядывал сверху на маленький трампельмат, который с нарастающей скоростью
приближался к нему и потом вновь уходил из-под него. Он ощутил, как
распрямлялись натянутые пружины, чтобы вознести его к куполу, на высоту
свыше тридцати метров.
Котта не слышал больше аплодисментов и не знал, кричали ли тысячи
собравшихся свое "хи-хи" или "хай-хай". Теперь он собирался показать им
такое, чего они еще никогда не видели. Это было как опьянение. Он чувствовал
себя невесомым и свободным, не ощущал горячего дыхания опасности, когда он
оказывался слишком далеко в стороне от середины мата и лишь ценой еще
большей ловкости снова опускался в центр. В этом опьяняющем "вверх-вниз"
вдруг сверкнула, вторгшись, блестящая молния, за которой последовал тупой
удар по голове. Наверху он стукнулся головой о купол и камнем полетел к
манежу.
Затаив дыхание, следили 62 тысячи, как Котта упал на мат, взвизгнувший
под тяжестью, а потом снова взлет тел вверх и снова плашмя рухнул вниз.
Почти подсознательно он пытался, неловко поворачиваясь, достичь
спасительного мата. Перед глазами у него все время плыли черные круги, мешая
сориентироваться. В конце концов его подскакивающее вниз и вверх тело
замерло, словцо безжизненное, на мате.
В зале не раздалось ни звука. Ни хлопка, ни вздоха. Словно ужас
парализовал зрителей. Потом от одного из задних рядов донесся острый вскрик:
"Ху-ху, туккум!", другие включались тоже: "Ху-ху!"
Проклятье, чем он заслужил такое? Но едва задавшись этим вопросом, он
тут же сам ответил на него. Котта чувствовал колющую боль, которая прояснила
ему все. Никто не хотел, чтобы вопрос о возможностях и способностях артистов
решался в операционном зале. Он тоже был такого мнения, пока не пришел к
Гибсону Доржу. Ему стало ясно, что он должен сделать. Он с трудом дотащился
до жюри, очутился возле диктора-информатора и молча показал на микрофон,
который диктор тут же ему протянул. Котта оглядел большой зал. Медленно
затихали крики "ху-ху", выжидающая тишина разливалась кругом.
- Я разделяю ваше мнение, луландцы, - начал Котта. - То, что здесь
происходит, уже не артистизм.
- Хи-хи! - прозвучало не очень решительно.
- У меня самого искусственные сухожилия, мои ноги были удлинены,
затылок укреплен. Я больше не тот Котта, которого вы знаете.