"Галина Тертова. Полыни горше " - читать интересную книгу автора

ехал, и маршрутка в самосвал врезалась. Водитель и две женщины погибли на
месте. Арнольд с сотрясением мозга и открытым переломом руки оказался в
больнице. Рука не заживала, началась гангрена и пришлось руку
ампутировать... Светке не звонил, и та ничего не знала. Через два месяца
вернулся Арнольд домой. Без руки. Работал он завхозом в дорожной
организации, а после больницы (без руки-то) перевелся в вахтеры.


III

А Лиза вернулась в свою розовую комнатку? и все пошло по-прежнему,
медленно и покойно: расписные лошадки да салфеточки, вязанье да телевизор,
ужин со свечечкой да письма в газету. Вот только в церковь больше не ходила
и иконку в дальний ящик убрала. И только изредка, в неосознанный еще момент
пробуждения, мелькнет вдруг что-то смутное, словно воспоминание, а может, и
не было этого, а только хотелось, или из книги, что ли. или из старого
фильма, доброго и наивного, где только солнце, только зеркалом сверкающий
промытый новенький асфальт; где хотелось жить всегда - в том городе, в тех
городах, похожих, как близнецы, в той стране безмятежного детского счастья,
с поголовно законопослушными, поголовно заботливыми и безопасными
гражданами; где только радость, радость. И словно подарок у тебя есть, о
котором на час забыл, а теперь вдруг вспомнил; то, что главное в тебе, твоя
суть, потаенное, сокрытое, сокровенное... И необъяснимая радость, и надежда,
сквозь ненастье и неудачи, сквозь одиночество и осенние темные вечера -
будет, будет! Ведь было! И еще будет! Так оборачивается и печально издалека
на нас смотрит ушедшая любовь.
Но ничего этого уже не будет, ты же знаешь, Лиза, а будет до конца
жизни и вечно, и каждый день - все тот же протекающий потолок и злые соседи,
и сырая тьма за окном с блестящим зигзагом стремительных струек по черному
стеклу, как слезы, вместо слез, потому что слез уже нет... "А и правда, -
подумалось Лизе - Слезы - когда еще есть надежда, да, да, всегда так, а как
только окончательно поймешь, поверишь, что - все, не на что больше
надеяться, так и слез уже нет. Не нужны, что ли."
И горит в черном ночном небе розовый Лизин абажур, мелькают серебряные
спицы, шевелятся губы - считает Лиза петли, в креслице покачивается и ни о
чем не думает, чтоб со счета не сбиться. И только изредка взглянет сухими
невидящими глазами в черное оконное зеркало, замрет на миг, непонимающе
глядя на розовую в оборках бахромы луну, и снова, голову наклонив, шепчет, и
звенят, звенят серебряные спицы, до звона в голове, до крика, до истерики,
до безумного волчьего воя исстрадавшегося одинокого сердца; и крик этот с
железным грохотом оббившись о мертвые, каменно-безучастные ночные дома,
дребезжащим обручем закатывается самыми дальними переулками за город, за
темные поля, и визгливо подскакнув на последнем камне проселка, наконец-то
безнадежно замолкает, с раскаленным шипением утонув в тяжелом тумане
далекого безымянного ручья.
В тот день на работе председатель профкома раздавала билеты в театр.
Недорогие - за полцены. Лизе хорошее место досталось всего за шестьдесят
копеек. Сидела Лиза в пятом ряду партера, разглядывала причудливую лепнину
потрескавшегося потолка, мраморные полуколонны двух боковых лож, тяжелый
бархат вишневого занавеса, и вдруг сверкнуло через два от нее ряда -