"Наталия Терентьева. Лошадь на крыше " - читать интересную книгу автора

На третий или четвертый день праздников пришла Элеонора, с прелестным
зимним букетом, небольшой бутылочкой розового шампанского и странной,
завораживающей картиной. Я не сразу поняла, что это гравюра, а не рисунок.
Как будто углем или толстым черным карандашом была нарисована повозка,
в ней сидела задом наперед женщина, чуть опустив голову. Лицо было
нарисовано не четко, но отчего-то было понятно, что она не плачет и не
скорбит. А скорее - недоумевает, но не крутит при этом головой, а видимо,
думает о чем-то, глядя перед собой. Перед оглоблями никого не было. Лошадь,
которая раньше везла повозку, стояла теперь на ее крыше. И смотрела тоже не
вперед, а в ту сторону, в которую была обращена женщина. Туда, откуда они
когда-то приехали...
Почему-то мне сначала показалось, что женщина и не догадывается о том,
что повозка ее никуда не едет. Только с годами я стала думать: недоумение-то
ее как раз и вызвано тем, что она просто не знает, что делать с этой
лошадью, упрямой и своевольной, и как ей снова тронуться в путь.
А тогда я лишь сказала:
- Спасибо, Элеонора. Очень красиво.
- Я купила ее на выставке, один очень известный болгарский художник
делает такие гравюры... Особая смешанная техника...
- Прекрасно. Вы приготовили задание? - Это было невежливо. Но мне все
труднее было притворяться. Надо было отменить урок...
- Наташенька, ну что с вами? - не выдержала терпеливая и верная
Элеонора.
- Элеонора, меня больше нет. - Сообщать об этом своей ученице, и без
того сострадающей, наверно, не стоило. - Меня нет на моем собственном
частном уроке, вот представьте себе. Все есть: и вы, и лошадь, и грустная
дама, которая сидит задом наперед. А меня нет.
- А... где вы, Наташенька? - уточнила несколько обескураженная
Элеонора.
Я пожала плечами:
- Кто мне скажет, где я - сразу тому поверю. И, может быть, уйду тогда
отсюда...
Элеонора испуганно взглянула мне в глаза.
- Ладно, - вздохнула я. - Давайте новую тему начнем, а потом проверим,
что вы сделали дома...

***

Меня действительно не было ни на уроке, ни вообще в настоящем дне, где
все было слишком больно, слишком плохо и безвыходно. Но я помнила, что
Элеонора, как и все, платит мне двадцать долларов за полтора астрономических
или два академических часа. Поэтому я говорила и говорила - о своем, но
по-английски. Тем более что и для меня самой на языке трагедий Шекспира и
учебных текстов Бонка все звучало как-то иначе. Я даже стала находить
какие-то смешные моменты во всей этой, совсем для меня не смешной тогда
истории.
Элеонора слушала и записывала новые слова и предложения на дом, с
обязательными пометками о грамматическом правиле, которое нужно не забыть:
"Если бы я знала, что ты способен на такое предательство, я бы