"Александр Михайлович Терехов. Дурачок ("Огонек" N 47, 1989)" - читать интересную книгу автора

- Ну как Аллочка, членкор?-заулыбался Клыгин.
Он любил поговорить, а я умел слушать и поддакивать понимающе и союзно,
поэтому болтать со мной ему нравилось.
- Да-а,-смущенно выдавил я, вовсю разыгрывая свой обычный для Клыгина
образ, самый выигрышный для себя,-образ провинциального тюфяка, чья
простота у всякого вызывает желание взять его под великодушную опеку.
- А ты думал!-радостно продолжил Клыгин.- Только после училища -
"цветной телевизор" по моей классификации, взгляда не оторвешь. А в
медучилище с этим делом просто... Она, правда, с таким видом ходит,
дескать, хрен допросишься. Но я бы давно... Но папа у ней... Начмед
гарнизона!
Я глупо-изумленно округлил глаза, испуганно выдавил:
- Да-аа?
- Ага,- залился Клыгин.-Ты, членкор, наверное уже глаз положил... А
здесь-пас.
Гы-ы.-Он плюхнулся на кровать Ланга и, закатив глаза, пропел:
- Дайте мне поспать хоть один час в сутки.
И скосил глаза на меня, ожидая поддержки. Я вяло улыбнулся.
- Что тут тебе Ланг вчера рассказывал?-осведомился Клыгин.
- Да про этого... Шаповалова, кажется, здесь рядом спал.
- Про Шипу? Оборжёсся, да?
Да, оборжёсся, кивнул я. Очень смешно. Смех! Как не посмеяться над
"салабоном".
Иди сюда! Дембель, давай! Не понял? Дембель, давай! Больше повторять не
буду.
Как что делать? Иди и спрашивай у "салабонов". Все спят? Буди. Не
знают? Ладно, мужик, "дедушка" тебе объяснит, не дай бог, ты после этого
не сделаешь. Когда услышишь эти слова, надо побежать и через минуту
принести дембель - быстро и без суеты. Понял? Дембель, давай! Ну? Припух?
Служба медом показалась? "Дедушек" не уважаешь? А потом... Кулаком в грудь
или ладошкой по лицу-и шагом марш в туалет, чтобы я утром зашел и
удивился-все сияет.
Аттракцион. Комната смеха.
Первый год службы-без вины виноватые. Второй-веселые ребята.
Это справедливей, чем многое в жизни, где все вперемешку: и радость, и
боль.
Одному сплошная радость, так много, что уж и не в радость она. Другой -
как мишень перед удачным стрелком: что ни удар, то по нему Слепо.
Несправедливо.
Здесь куда лучше. Год боли. Год счастья. Гарантируется. Только та ли
радость, что чужой болью рождается? Только тот ли человек, которого
выпускают на волю после года жизни "про себя"? Говорит ли он после этого
вслух? Не входит ли в кровь эта рабская униженность, когда спокоен, видя,
как кого-то бьют,-слава богу, не меня, тем и счастлив, тем и жив?
Бред.
Неужто это не антракт, а первое действие? Неужто в прологе детства нам
показывали лишь костюмы, гримерные добра и света, не допуская в зрительный
зал, где идут другие пьесы? Неужто нет награды доброте и нет суда
жестокости и злу?
Неужели "там", на далекой "гражданке", то же в основе-только более