"Александр Михайлович Терехов. Дурачок ("Огонек" N 47, 1989)" - читать интересную книгу автора

Иван Иванович Степанов. Давайте в цирковую студию".
Давайте!
Грачик делал пантомимы; в селе жила пятилетняя глухонемая девочка-она
понимала все, смеялась, хлопала, понимаешь? Он говорит: "Анимаэешь?"
Как-то вот интересно тогда жили, не скучали, а?
Поет труба протяжно и грустно в цирке пустом.
Сумрак, скорбный, как беззубый рот...
Его недавно встретил Степанов: "Что-то, Грач, изменилось в детях-ничего
делать не хотят, ничего не надо. Новые времена..."
Сумрак, скорбный, как беззубый рот, пройдите до центра этой красной
мишени, мимо следов конских копыт на дне воздушного сугроба - завтра,
завтра будет, завтра - как будто замерший отчаянный вдох; а всё это -
оркестры, парад-алле, полеты и прыжки, антре и штейн-трапе, тигриные спины
- это выдох, измученное дыхание одних и тех же движений, слов, улыбок, и
опять - вдыхать, копить по ночам к единственному выходному этот протяжный,
на две тысячи четырнадцать мест, вдох.
Зима. Товарищ, привязавшись веревкой, чистит от снега лысую макушку
купола.
Ведь слово какое: штейн-трапе!
В Москву приехал поступать: деревня деревней. На ВДНХ: ух ты, ракета,
ах ты, черт, самолет! "Ту сто пятьдесят" столько-то, ах, чтоб твою, вон за
елками еще один - "Як сорок", народ в него заходит и заходит, заходит и
прет себе еще, самолет ведь кроха, а народу - вишь, какая прорва влазит,
вишь, до чего додумались (заходит и заходит), давай, что ль, и мы взлезем,
зашли - там из хвоста выход!
Отстучал телеграмму: "Приняли!"
Пожалели за рост - метр пятьдесят с волосами плюс жалостный акцент при
исполнении басни.
В комнате общаги - четверо. Один бросил ("не знаю почему"). Второго
посадили ("почему-не знаю"). Остались: Грач Кещян и Сережа Середа. Решили
работать вместе - единственная пара клоунов на курсе: Кещян и Середа! Даже
так: КЕЩЯН и СЕРЕДА!!!
В училище гении все. Все приезжают с чемоданом динамита: взорвать! А
тут: грим, сценическая речь, танец, пластика, изобразительное искусство,
актерское мастерство, фехтование. И история КПСС.
С выпускного курса их - хлоп! - в армию. Грачик и Сережа подобрали в
гастрономе бездомную болонку, вымыли, тащат в общагу-а там повестки. Сели
на кроватях-жуть.
И собака завыла.
Обстригли, переодели, марш в столовую! Перед дверью - зеркало,
прыскают: ну и рожа, а эта, а вот та хе-хе... Стоп! Зеркало прошел, всех
увидел, кроме себя.
Мигом вернулся. Вот это-я?!
С Сережей кровати стояли рядом.
Эквилибрист Гук не сдался. Писал в инстанции: как же так, народные
деньги в трубу, теряем квалификацию, надо бы использовать по специальности.
"Рядовой Гук, к комбату!".
"Дописался, армян, за мной пришли".
Гук косил под простого. Зашел: "Здравствуйте, вызывали?"
"Вон отсюда!-заорал комбат,-зайти как положено!"