"Тициано Терцани. Еще один круг на карусели " - читать интересную книгу автора

современная история. Американская история.
Дистанция, возникающая между здоровыми и больными, проверяет на
прочность отношения между людьми. Болезнь нарушает прежний порядок, но при
этом создает свой, новый, и больной входит в другой мир, где логика
здоровых, логика внешнего мира становится бессмысленной, нелепой, иногда
даже обидной.
Я понял это, когда однажды, ожидая осмотра, увидел, как к нам,
больным - изможденным, желтым и, как один, в неизменных спортивных костюмах
и беретах, с именем, фамилией и номером истории болезни на пластиковом
браслете - подошел красивый элегантный мужчина, хорошо одетый, загорелый, в
темных очках - видимо, он пришел к кому-то. Это было как соринка в глазу,
удар по самолюбию. "Прочь, прочь отсюда!" - твердил я про себя.
Одно из положительных последствий твоей болезни - это отказ от
некоторых желаний, бессознательная убежденность в том, что тебе ни к чему
покупать еще одну пару обуви или идти на аукцион ковров. Кто здоров, не
может понять больного, и это правильно. Больной человек, каким бы ни было
его поведение перед лицом болезни, пребывает в определенном трансе,
порожденном не только слабостью, но и неким спокойствием, непостижимым для
здорового. Здоровый даже принимает это за капитуляцию и считает своим долгом
помочь больному устоять. Но у болезни - своя логика, вероятно, она в том,
чтобы психологически подготовить больного к возможному уходу.
Анджела приехала из внешнего мира и попала в мирок, где все для нее
было странным и неузнаваемым, начиная с меня самого. Она рассталась со мной,
одетым в белое, длинноволосым, усатым; теперь же в аэропорту ее встречал
некий лысый субъект, весь в черном, в ермолке на гладкой багровой голове. Я
уже принадлежал к другому племени.
Между больными быстро возникает своеобразное братство. "Я" из внешнего
мира, желающее самоутвердиться, отстоять себя, в больнице скромнеет. Стоит
переступить порог, ощутить струю теплого воздуха, которая отделяет тебя от
холодного мира "других", тех, кто снаружи, - и уже нет нужды вспоминать, кто
ты, или, вернее, кем ты был, чем занимаешься или занимался. Болезнь -
великий уравнитель. Однажды мой сын Фолько сказал: "Когда мне чего-нибудь не
хватает, я думаю об Индии. Там всем чего-нибудь не хватает - кому еды, у
кого-то нет руки, у кого-то носа. Так что мое "не хватает" и в сравнение со
всем этим не идет". Я ощущал то же самое в Онкологическом центре. Каждый
этаж больницы был отведен под особый вид рака. Самое душераздирающее
впечатление оставлял этаж, на котором находились дети. Мне повезло: я уже
прожил жизнь, а они не успели. Но, возможно, это было не совсем так, и то,
что я видел, было лишь результатом прежних жизней, следствием кармы,
накопленной в прежних воплощениях. Когда я видел эти детские тела,
изможденные, почти прозрачные, иногда уже непохожие на человеческие, мне
казалось, что индуизм - единственная из всех религий, предложившая наиболее
утешительное объяснение этой чудовищной несправедливости.
В холлах разных отделений я смотрел на других пациентов, пытаясь
разгадать их истории. Я узнавал тех, кто пришел сюда впервые, - они еще были
привязаны к внешнему миру и вели себя так, будто оказались здесь по ошибке;
тех, кто находился в самом начале химиотерапии, - они еще были напуганы - и
тех, кто уже свыкся с происшедшими изменениями. Мне казалось, что я
интуитивно ощущаю, кто из них сдался, а кто еще выкарабкается.
Но что же именно, пусть и различными путями, собрало нас тут с одной и