"Родольф Тёпфер. Наследство" - читать интересную книгу автора

воображении я перенесся в ее жилище; вновь окинув взглядом все уголки ее
комнаты, я вспомнил отдельные дорогие предметы обстановки и нашел в них
следы былого достатка, а также свидетельство известной утонченности вкуса.
Заметив брошенную в кресле черную шелковую мантилью, отороченную черным же
мехом, и догадавшись, что она принадлежит матери, я составил себе
представление о благородном облике и простой манере одеваться этой почтенной
женщины. Особенно приятно было мне припомнить, что рассеянно взглянув на
стол во время поисков уксуса, я увидел среди разбросанных листов бумаги
несколько книг в аккуратных переплетах. Одна из них, раскрытая на первой
странице, оказалась поэмой английского поэта Томсона "Времена года"*. Все
эти приметы в сочетании с голосом, тоном, манерами и, главное, с робкой
сдержанностью молодой девушки помогли мне дорисовать неполный портрет,
оставшийся у меня в памяти; довольный тем, что он отвечает всем требованиям
моего воспитания, моих вкусов и аристократических привычек, ставших для меня
второю натурой, я почувствовал, что люблю незнакомку во сто крат сильнее
прежнего. Мне страстно захотелось увидеть ее, и я с тоской поглядывал на
часовую стрелку, не решаясь явиться к ней в столь позднее время. Но вдруг я
встал и вышел.
______________
* Джеймс Томсон (1700 - 1748) создал во "Временах года" (1726 - 1730)
жанр описательной поэмы о природе, получивший затем широкое распространение
и оказавший влияние на писателей, связанных с сентиментализмом.


V

Едва я оказался на улице, как спокойствие вечернего часа, полумрак,
тишина - все наполнило меня тем живым, полным очарования чувством, какое я
испытал накануне. Я шел теми же улицами, чтобы воскресить в памяти те же
впечатления, и вскоре очутился неподалеку от дома, куда меня так сильно
влекло. Но по мере того, как я приближался к своей цели, непривычное
волнение замедлило мои шаги. Когда я вошел в подъезд этого дома, я в
нерешительности остановился, не зная, идти ли дальше, или же отказаться пока
от своего намерения.
Однако именно то, что, казалось, должно было заставить меня повернуть
назад, побудило меня двинуться вперед. Заглянув во двор, я заметил, что в
окнах четвертого этажа не было света, из чего я заключил, что никого не
застану дома. Эта возможность несколько приободрила меня и, собравшись с
духом, я решил подняться наверх. Правда, меня еще подстрекало любопытство,
потому что я никак не ожидал увидеть темные окна. Было не больше восьми
часов, и я не мог представить себе, что особы, которых я собирался
навестить, уже легли спать.
Я стал подниматься по лестнице, и сердце у меня начинало биться с
удвоенной силой, когда я в потемках натыкался на что-нибудь, или же
останавливался, пугаясь царившего вокруг безмолвия. Наконец я оказался у
знакомого порога. Но я осмелился тихонько постучать в дверь, только
уверившись, - после долгого ожидания и прислушивания, - что в квартире по
всей вероятности никого не было. Едва я постучался, как утратил эту
уверенность и, затаив дыхание, уже был готов при малейшем шорохе за дверью
спастись бегством. Но ничего не было слышно. Тогда я постучался уже не так