"Владимир Тендряков. На блаженном острове коммунизма" - читать интересную книгу автора

отливая безупречной полировкой, черные "ЗИЛы" и монументальные "Чайки" - еще
не примелькавшаяся новинка тех лет, - все они, разумеется, спешили туда,
куда спешил и я.
Наконец колесо поставлено, багажник захлопнут, руки наспех вытерты
тряпкой - вперед! Я выжимал из своего неумытого все, что тот мог дать, не
особенно считался с дорожными знаками, выскакивал на левую сторону, держа
наготове пригласительный билет на лощеной бумаге. Если только милиция
остановит, сразу под нос обезоруживающий документ: глядите, спешу не к теще
в гости, вам надлежит не осуждать, а хвалить меня за рвение. Шоссе было
густо заставлено милицией, чуть ли не на каждом километре посты, но, должно
быть, они по слишком откровенному нахальству, с каким я нарушал правила,
догадывались о приготовленном для них лощеном билете и лишь провожали меня
осуждающими взглядами. И уж только когда я совершил вовсе недопустимое - у
железнодорожного шлагбаума по левой стороне обошел черные лимузины и
бесцеремонно подставил бок "Чайке", - ко мне подошел представитель милиции с
погонами подполковника и скорбно-осуждающим лицом. Он даже не попросил у
меня водительские права, даже не спросил меня, куда это я так рвусь, даже
лощеный билет, увы, не понадобился. Подполковник всего-навсего укоряюще
сказал:
- Нельзя же так. Можете аварию устроить. Нехорошо.
И затронул лучшие струны моей души, заставил искренне устыдиться. Я и
дальше продолжал гнать своего неумытого, но старался уже не нагличать.
Неожиданно я почувствовал, что шоссе вокруг меня пусто, трясется
впереди лишь расхлябанный грузовичок - ни черных лимузинов, ни гордых "Чаек"
с золочеными хвостами... И я понял, что переусердствовал - проскочил
заветный поворот, указанный на обратной стороне билета. Пришлось
разворачиваться...
Стандартный кирпич на обочине, запрещающий произвольный проезд, нитка
асфальта через поле к раскинувшейся хвойной купе.
Наш "Москвич" оказался в очереди машин перед четырехметровым сплошным
забором, выкрашенным в стандартную солдатски-зеленую краску.
Молодцеватые военные с голубыми околышами и петлицами заулыбались,
когда после сияющих "ЗИЛов" и "Чаек" подрулил я. Через опущенное стекло было
слышно, как один проницательно заметил другому:
- Гляди - частник приехал!
Я показал им приготовленный билет, они мне с подчеркнутой вежливостью
откозыряли, и я въехал под сень соснового леса, недоуменно оглядываясь где
же тут можно приткнуться? Узенькая - на ширину одной машины, не больше -
асфальтовая стежка привела к асфальтовому пятачку, и к нам двинулся молодой
человек.
Он был высок, плечист, гибок, он не шагал по земле, он скользил по ней,
темный костюм на нем, облегающий широкую грудь и тонкую талию, лишь на
локтевых сгибах собирался в скупые, почти музыкальные складки. И голова его
курчавей, чем у Пушкина и Василия Захарченко, и лицо правильное,
мужественное, способное выражать лишь открытую доброжелательность. Он без
всякого содрогания положил свою сильную руку в немнущемся рукаве с
высовывающейся ослепительной полоской манжеты на ручку давно не мытой
дверцы, с силой распахнул ее, пророкотал моей жене:
- Здравствуйте. Добро пожаловать. Прошу вас.
И жена, смущенная его великолепием, его рыцарской услужливостью,