"Владимир Тендряков. Охота" - читать интересную книгу автора

Мой отец неукротимо верил в лозунг "Пролетарии всех стран,
соединяйтесь!". Всех стран, всех наций! И над моей кроватью когда-то висел
плакат негр, китаец и европеец под красным знаменем. И в моей школьной
хрестоматии была тогда помещена "Гренада", поэма Михаила Светлова, который
сейчас находится где-то здесь рядом, в ресторане, а может, даже и в самом
зале.
Он хату покинул,
Пошел воевать,
Чтоб землю в Гренаде
Крестьянам отдать.
В наших северных лесах как-то не водились евреи, мне чаще приходилось о
них слышать, а не видеть, как о неграх, как о китайских кули, как и об
испанцах... Я любил далеких евреев наряду с неграми. Позднее я столкнулся с
ними и немного разочаровался - слишком уж обычны, не лучше меня, не
несчастнее.
Что такое космополитизм?
И что такое интернационализм?
Как бы ответил на эти вопросы мой отец?
Отца нет - погиб на фронте, спросить не могу.
- По-зор! По-зор!!
Я не кричал вместе со всеми. Что-то меня останавливало.
Зал притих, когда Фадеев двинулся к трибуне. Что скажет? Как объяснит
свою попытку спасти растленного космополита Искина?
Фадеев разложил на трибуне бумаги, нацепил очки и стал профессорски
строг.
- Товарищи!..
Зал притих, зал внимал.
- Идеологическая диверсия... Люди без роду без племени - готовый
материал для диверсантов... Учиться бдительности... Никто не гарантирован от
благодушествования... Должен открыто сознаться... Искин! Один из первых
комсомольцев, рабкор, вспоенный и вскормленный... Где и когда ты, Юлий
Искин, продал родину?..
Зал аплодировал, зал воодушевленно вопил:
- Позор! Позор!!
На Тверском бульваре стояли синие сумерки, еще не зажглись фонари. Под
ногами шуршал палый лист, и пахло почему-то мякинной пресностью давно сжатых
полей. Бабье лето так затянулось, оно так устойчиво прекрасно, что
становится даже не по себе - уж не перед страшным ли судом отпущена эта
благодать в таком излишке?
Все ребята разбрелись кто куда. Те, у кого были хоть какие-то деньги,
остались в ярко освещенном, шумном ресторане Дома литераторов. У кого в
Москве были знакомые, укатили в гости. В нашем студенческом подвале сейчас
пусто, пованивает плесенью и лежалым бельем, как в каптерке ротного
старшины.
Парочки по-весеннему целуются на скамейках. Я выбрал скамейку,
свободную от парочек, и уселся. Шаркая подошвами по палым листьям, двигались
бесконечные прохожие. Вспыхнули фонари - матовые луны по ранжиру среди голых
ветвей.
Рядом со мной опустился человек в кепке с длинным твердым козырьком, с
узким лицом и ломко хрящеватым носом. И я сразу узнал его - тот самый пророк