"Владимир Тендряков. Суд" - читать интересную книгу автора

всего успокоить себя - это указать пальцем на другого: не я, а он виноват. И
Семен жаловался, охаивал Митягина, проникался к нему обидой. Оба парня из
Пожневки сочувственно его слушали, охотно соглашались.
Обычно Семен привозил в село добычу торжественно. Стар и мал
выскакивали навстречу, помогали стащить убитого зверя с телеги,
рассматривали его, трогали, охали, дивились. На этот раз подъехали к дому
глухой ночью, свалили тушу в сарай. Ребята простились, забрались в телегу. А
Семен, разбудив старуху, наскоро перекусил - больше суток маковой росинки не
было во рту,- завалился на койку и заснул мертвым сном.
Встал утром по привычке рано. Едва ополоснув лицо, направился к сараю,
где лежал убитый зверь. У дверей сарая уже дежурила Калинка, при виде
хозяина вскочила, скупо махнула хвостом.
Голова зверя была искромсана врачихой, с нее свисали клочья кожи,
сквозь мясо торчали кости. Семен решил для начала отнять голову, разрубить
на куски, выбросить Калинке, которая привычно сидела в распахнутых воротах,
не скуля, терпеливо ожидая своей доли.
Работая ножом, Семен почувствовал, что верхний позвонок, который
соединяет шею с черепом, перебит. Он ковырнул ножом, и на разостланную
мешковину, прямо под колени, выпал какой-то темный кусочек, смахивающий на
речную гальку. Семен поднял его. Он был не по размерам увесист. Пуля! Та
самая, что искала врачиха! Сплющенный свинцовый слиток, какие Семен сам
обкатывал и вбивал в патроны.
Отложив нож, зажав пулю в ладони, Семен поднялся, отогнал Калинку,
прикрыл ворота и зашагал к дому.
У крыльца его перехватила Настасья - жена Митягина. Худая, с плоской
грудью, с остановившимися сердитыми глазами, с горбатым, угрожающе
направленным носом - недаром же по селу прозвали ее "Сова",- она стала на
пути, уперла тощие кулаки в поясницу.
- Вы чего это - компанией нашкодили, а на одного всю вину сваливаете? -
начала она своим резким голосом, чуть не подымающимся до надсадного крика.
- Ну полно! - Семен, сжимая в кулаке пулю, хотел пройти мимо.
Но фельдшерица не пустила его.
- Прячешь глаза-то! Совестно. А ты видишь их?..- Она тряхнула подолом,
за который цеплялись два меньших из митягинских детишек: круглые чумазые
рожицы, выпученные светлые глазенки - истинные совята.- Отца отнять хотите!
Шуточное дело - человека убили. Испугались, что холодком пахнуло, давай,
мол, сунем в зубы овцу попроще, авось нас не тронут. А он-то сразу раскис,
хоть ложкой собирай. Пользуетесь, что безответный. А я не спущу! Не-ет, не
спущу-у!..- Настасья заголосила.
Ребятишки, привыкшие к крику матери, продолжали пялить из-за юбки глаза
на Семена. А Семен, хорошо знавший, что более взбалмошной бабы, чем Настя
Сова, по селу нет, переступал с ноги на ногу, глядел диковато, исподлобья,
изредка ронял:
- Ну чего взбеленилась? Эко!
- Я все знаю! Ты-то небось в сторонке останешься: мол, не стрелял. А
другой высоко сидит - рукой не достанешь. Кому быть в ответе, как не моему
дураку!..
- Ну, чего ты...
Голос Настасьи неожиданно сорвался, она уткнулась носом в конец платка
и заплакала: