"Николай Дмитриевич Телешов. Тень счастья" - читать интересную книгу автора

умирает... Мечта не сбылась, призрак рассеялся, гений улетел, а жажда
счастья осталась. Но все-таки жил на свете, все-таки был человек, который
любил его, и ласкал, и ожидал его нежно В этом и было счастье. "Конечно,
было счастье!" - так думал Рыбаков, бродя после службы по рощам до
позднего вечера, сидя на пнях, ложась на траву или прислушиваясь к тихой
песне ручья. Он мысленно благословлял Анну за ее ласку, за дружбу, за то
счастье, которое тенью скользнуло мимо него. Но и тень счастья не всякому
дается видеть.
- Милая, милая Анна!
Однажды среди дня, когда во время завтрака контора затихла и опустела,
Зоя Егоровна позвала к себе в комнату сначала Синюхина, которому
призналась, что не может дальше таить правду, а потом позвала и Рыбакова:
- На одну минутку, по личному делу.
Тот молча вошел.
- Милый Виктор Васильевич, - начала она улыбаясь, стесняясь и не зная,
как передать самую суть. И вдруг, точно бросилась с башни, сразу все
открыла ему, в двух словах.
А Синюхин к этому добавил спокойно:
- Мы не имели в виду вас обидеть.
В ответ Рыбаков только закрыл себе рукою глаза и еле внятно прошептал:
- Зачем вы мне это сказали?..
Потом он вдруг весь побелел, и только красное пятно выступило на одной
щеке. Глаза загорелись. Он изо всей силы ударил по столу кулаком и
закричал:
- Зачем вы мне это сказали!
Перед ним все точно рушилось, падало, лопалось, пропадало. Все вдруг
разлетелось вдребезги, разнеслось вихрем. Ничего не было перед ним теперь.
Только Зоя Егоровна да Синюхин глядели на него молча и беспокойно.
- Зачем вы мне это сказали! - крикнул он еще раз.
Бранное слово, готовое сорваться, замерло на языке.
Он отвернулся от них и ушел.
Дома он вынул из стола свою несгораемую шкатулку, взял оттуда деньги и
письма Невидимки, потом затопил печку. Дров не было, и он развел огонь
первой попавшейся книгой; ему уже ничего не было жалко.
Письма, которым так недавно он радовался, которые так недавно целовал,
полетели скомканные в пламя, вспыхнули там и зашевелились, точно раненные
смертельно, точно из них, как из живого тела, улетала чья-то душа... Потом
взял тросточку и постукал по ним. Черные легкие хлопья взвились и полетели
в трубу.
Так же мало-помалу он сжег и свои письма; бросил в огонь, наконец, и
кредитный рубль, служивший печальным посредником.
- Ну вот и все, - подумал он вслух и еще раз громко повторил: - Вот и
все.
А когда наступил вечер, когда в ресторанах заиграла музыка, Рыбаков
взял извозчика и подъехал к тому ресторану, где однажды за ужином он
слышал очень хорошего скрипача. Скрипач этот и сейчас был на эстраде,
одетый, как и другие музыканты, в ярко-красный пиджак с золочеными
пуговицами, в белую, блестяще накрахмаленную сорочку, открытый черный
жилет и черный галстук. Он стоял впереди всех на эстраде, лицом к публике,
и то играл вместе с другими товарищами, то вдруг снимал с плеча свою