"Николай Дмитриевич Телешов. Крамола (Из цикла "1905 год")" - читать интересную книгу автора

колонн и арок, распластавшихся наискось по каменному полу.
- Со всей России сюда жертвы несли, - промолвил Федор, оглядываясь
направо и налево. - Весь народ давал по грошам да по монетам в память
освободителя. А его вон куда занесли, за ограду, в четыре стены!.. Все
боятся, как бы народ-то дальше не заговорил про свободу... Вот и
спрятали... Свобода, видно, вроде сокровища: всякому хочется взять, да не
всякому хочется дать.
Они сели на гранитную скамью у самого обрыва, откуда при свете луны
виднелось Заречье с его домами и колокольнями, с длинными фабричными
трубами, утопавшее в туманной серебристой мгле.
Яша начал рассказывать, а Федор молча слушал и только изредка
покашливал или произносил "гм! гм!", словно подтверждая что-то.
- Что же, ваш Воронов своим колокольным звоном хочет весь народ, что
ли, сделать счастливым? - спросил, наконец, Федор, неожиданно и ласково
накрывая своей холодной рукой Яшину руку. - Нет, Яша! Народ по деревням с
голоду пухнет, и ему не до колокольного звона. Голодному нужен хлеб, а
обиженному - правда. А святую правду еще никто кулаками да палками не
доказывал. Так-то, милый! Ты подумай об этом.
Он помолчал и добавил:
- Где правда и где неправда - кому лучше знать?
Образованного человека в этом деле не проведешь: он понимает. И нужду
народную понимает получше лодырей или жандармов. Ты подумай об этом.
Яше было неприятно все это слушать. И без того он чувствовал себя
сбитым с толку, а тут еще Федор подливал масла в огонь.
- Видишь Александра Второго? Это он отдал приказ об отмене крепостного
права. А народ ему памятник поставил. Подумай-ка.
- А студенты его убили! - воскликнул вдруг Яша и встал. - Прощайте,
отец Федор. Мне пора. Вы уж дедушкето не очень говорите про ваши мысли, а
го он вас и в лавку перестанет пускать. Лучше помалкивайте, а то прогонит!
- Помолчу до поры до времени, - жестко улыбнулся Федор, тоже вставая и
запахивая свое узкое пальто.
Яше показалось, что он обидел Федора, и ему стало жалко его и стыдно.
Чтобы загладить это, он протянул ему руку и сказал, точно прося прощения:
- Приходите в субботу... У нас в Линии будет общественный молебен.
Певчих человек двадцать будет... Протодьякона пригласили.
Федор почувствовал настроение Яши. Он понял его и с улыбкой ответил,
пожимая в свою очередь руку и забывая обиду:
- А драться не будешь, помолясь богу?
- Нет! - засмеялся тот.
- Ну, ладно; приду. И дедушке ничего говорить не стану. Да ведь он все
равно убежден, что я очень люблю студентов и говорю то же, что говорят
студенты; а студенты, по его мнению, из человеческих черепов пиво пьют...
Ста ю быть, ни им, ни мне никакого доверия нет. Знаю я это.
Он засмеялся и все еще не выпускал Яшину руку. Ему хотелось сказать Яше
что-то хорошее, хотелось сказать спасибо за то, что он устыдился своей
грубости.
- Дай я тебя поцелую, - сказал он тихо. - А теперь иди с богом. Прощай.
И когда Яша пошел, Федор через минуту окликнул его:
- Яша!.. Народ может быть счастливым и сытым!
- А как? - спросил тот.