"Уильям Мейкпис Теккерей. Ньюкомы, жизнеописание одной весьма почтенной семьи, составленное Артуром Пенденнисом, эсквайром (книга 2)" - читать интересную книгу автора

направления, скажем, Рубенс или Орас Бернс, может работать и в то же. время
слушать чтение своего секретаря; толпа восторженных учеников, затаив
дыхание, следит за движениями прославленной кисти, или тут же собралась
компания восхищенных придворных дам и господ, коим время от времени он
бросает любезное слово; и даже самый заурядный художник, бедняк-пребедняк,
может работать за мольбертом в присутствии друга или молодой улыбчивой жены,
что сидит возле него с рукодельем на коленях и своей болтовней или
молчаливым участием скрашивает его труд.
Среди художников всех видов и рангов, обитавших тогда в Риме, мистер
Клайв сыскал себе немало друзей и знакомых. Нередко случалось, что
какой-нибудь умник оказывался на поверку весьма посредственным живописцем, а
талантливый художник отнюдь не лучшим советчиком и другом. Иные из них не
отдавали себе отчета в своем даровании, помимо воли достигали успеха и в
какой-нибудь час без труда создавали такое, чего не сделать было другим и за
полжизни. Были здесь молодые скульпторы, которые вовек не прочли ни строчки
Гомера и все же брались судить о героическом искусстве Древней Греции и даже
его развивать. Были юные живописцы с явной природной тягой к грубому юмору,
комическим куплетам и ярмарочным забавам, а подражали они не иначе, как
Микеланджело, переполняя свои полотна всякими жуткими аллегориями, пифиями,
фуриями, демонами смерти и войны. Были патлатые парни, решившие, что
возвышенного можно достичь лишь в манере Перуджино, и писавшие святых в
аляповато-ярких одеждах, падавших жесткими складками, и с нимбами из
листового золота. Наш приятель свел знакомство со всеми, кто подвизался в
искусстве, невзирая на их вкусы и чудачества, и как свой заходил в
мастерскую каждого, начиная от степенных маэстро и сеньоров - корифеев
Французской и Британской академий и кончая юными неофитами, громившими
стариков за стаканом дешевого вина в "Лепре". Какую бесшабашную, голодную,
щедрую и веселую жизнь вели многие из них! Сколько выказывали остроумия,
пусть несколько странного по форме, сколько дружелюбия и сердечности при
этакой-то бедности! С какой важностью упоминал Карло о своем
родственнике-маркизе и закадычном друге - герцоге! С какой гневной страстью
повествовал Федериго о горьких обидах, нанесенных ему отечественной
академией, этой кучкой торгашей, которые ничего не смыслят в высоком
искусстве и в глаза не видали настоящей живописи! А как горделиво выступал
Аугусто на балу у сэра Джона, хотя кто не знает, что фрак ему одолжил
Фернандо, а штиблеты Луиджи! Стоило кому-нибудь из художников заболеть, с
каким великодушием и благородством стекались друзья ухаживать за ним; они
поочередно дежурили при нем в кризисные ночи, а потом собирали свои скудные
гроши, чтобы помочь ему встать на ноги. Макс, так любивший франтить и ездить
на карнавалы, отказался от сюртука и наемной коляски, чтобы пособить Полю. А
Поль, когда ему удалось сбыть картину (по протекции Пьетро, позабывшего их
недавнюю ссору и рекомендовавшего его комиссионеру), отдал Максу треть своих
денег; другую треть он отнес Лазаро, не имевшему за зиму ни единого заказа,
его бедной жене и детям, - и сказка опять началась сначала. Я слышал от
Клайва про двух благородных молодых американцев, прибывших в Европу изучать
искусство; когда один из них заболел, другой взял на себя заботу о
безденежном друге и из шести пенсов, которые имел в день, тратил на себя
всего лишь один, а остальное отдавал больному соотечественнику.
- Хотел бы я познакомиться с этим добрым самаря-нином, сэр, -
промолвил, покручивая ус, наш полковник, когда мы вновь свиделись с ним и