"Уильям Теккерей. Из "Заметок о разных разностях"" - читать интересную книгу автора

стала совершенно черной. Вернувшись в классную комнату, я увидел, что у всех
моих товарищей руки тоже испачканы.
Тогда я еще был слишком юн (если это было при королеве Анне, то мне
скоро, к вящей радости некоторых критиков, должно стукнуть сто пятьдесят
шесть лет!), чтобы понять, зачем нужна была эта ночная экскурсия - этот
сарай, эта свеча, этот мешок с сажей... Я чувствовал, что наш детский сон
был прерван для того, чтобы мы прошли какую-то пугающую проверку. Каждый из
нас показал учителю свою руку, и потом, не помню, отмыв ее или пет (скорее
всего, нет), мы разошлись спать, так ничего и не поняв.
В тот день в школе что-то пропало, и мистер Высокомудрый, прочитавший
где-то об остроумном способе обнаружить вора, предложив ему сунуть руку в
мешок с сажей (а тот, кто знает за собой вину, постарается увильнуть),
подверг всех нас такому испытанию. Не знаю, что было украдено и кто это
сделал: у каждого из нас рука была в саже. Как бы там ни было, но вор тогда
пойман не был.
Интересно, жив ли сейчас тот маленький мошенник? Теперь это, должно
быть, уже пожилой негодяй, этакий почтенный седовласый лицемер, к которому
его школьный товарищ продолжает питать самые теплые чувства (хотя, к слову
сказать, школа наша была довольно гнусным заведением, и мне вспоминаются
лишь холод, обмороженные пальцы, скудная безвкусная еда и жестокие
наказания). Так жив ли ты еще, мой безымянный плут, избежавший тогда
разоблачения? Что ж, старый грешник, думаю, ты не раз с тех пор выходил
сухим из воды. Все-таки нам с тобой, дружище, удивительно везет, что мы
остаемся непойманными в наших мелких проступках и нас минует розга
наставника.
Только предстаньте себе, во что превратилась бы наша жизнь, если бы
всех обманщиков ловили и подвергали порке coram populo! {Публично, на глазах
у всех (лат.).} Это было бы поголовное избиение, сплошной позор под
неумолчный свист розог! Не спешите обвинять меня в мизантропии. Я хотел бы
спросить вас, мой сладкоречивый друг, посещаете ли вы церковь? А когда вы
последний раз признались (или не признались), что вы жалкий грешник? И,
говоря это, верили ли вы в то, что так оно и есть? Если вы магистр хирургии,
разве этого одного недостаточно, чтобы подвергнуть вас наказанию? Разве вы
не благодарите судьбу, что вам удается избежать его? Я повторяю: какое это
счастье, что не каждый из нас попадается!
Вообразите-ка себе, что каждого согрешившего неизменно уличают и
соответственно наказывают. Все дети во всех школах ложатся под розги. Затем
наступает очередь самих надзирателей, а там уж и директора школы (доктор
Бэдфорд позволит нам упомянуть здесь его имя). Вот уж вяжут начальника
военной полиции, который предварительно подверг экзекуции всю доблестную
армию. Студентам попадает за безграмотную латынь, а потом получает свое и
доктор Линкольнсинн за кое-какие пассажи в статьях и рецензиях. Представьте
теперь, что священник объявляет "peccavi" {Виновен (лат.).}, и самого
епископа тащат, чтобы всыпать ему дюжину-две палок. (Я уже вижу, как лорду
епископу Глостерскому стало больно сидеть в своем почетном кресле
председателя суда). Разделавшись с епископом, не обратиться ли нам к тому,
кто его назначил. Милорд Синкворден, очень печально, что приходится
подвергать телесному наказанию такого пожилого ребенка, но все же... Siste
tandein carnifex! {Остановись же, палач! (лат.).} Кровь леденеет от такого
побоища. В бессилии опускаются руки при мысли о количестве розог, которое