"Надежда Тэффи. Ностальгия" - читать интересную книгу автора

война... третья любовь... литературная слава... вторая революция и... все
это увенчивается незабываемыми "штиблетами" Гуськина. В черную ночь, в
глуши, в грязи - какой бесславный конец! Потому что пережить этого, вы
понимаете, нельзя...
- Спасибо, Гуськин. Вы высокой души человек.
Я и так дойду.
И, конечно, дошла.
В закуте деревянного барака, играющей роль уборной господ артистов,
пока нам оттирали башма-
ки газетной бумагой, мы смотрели в щелочку на нашу публику.
Барак вмещал, вероятно, человек сто. С правой стороны на подпорках и
брусьях висело нечто вроде не то галерки, не то просто сеновала.
В первых рядах - "генералитет и аристократия". Все в коже (я говорю,
конечно, не о собственной, человеческой, а об телячьей, бараньей - словом,
"революционной" коже, из которой шьются куртки и сапожищи с крагами). Многие
в "пулеметах" и при оружии. На некоторых по два револьвера, словно пришли не
в концерт, а на опасную военную разведку, вылазку, на схватку с врагом,
превосходящим силами.
- Смотрите на эту, вон - в первом ряду, посре
дине...-шепчет Гуськин.-Это она.
Коренастая, коротконогая девица, с сонным лицом, плоским, сплющенным,
будто прижала его к стеклу, смотрит. Клеенчатая куртка в ломчатых складках.
Клеенчатая шапка.
- Какой зверь! - с ужасом и твердым знаком ши
пит мне на ухо Гуськин.
"Зверь?" Не нахожу. Не понимаю. У нее ноги не хватают до полу. Сама
широкая. Плоское лицо тускло, точно губкой провели по нему. Ничто не
задерживает внимания. И нет глаз, нет бровей, нет рта - все смазано, сплыло.
Ничего "инфернального". Скучный комок. Женщины с такой внешностью ждут
очереди в лечебницах для бедных, в конторах для найма прислуги. Какие сонные
глаза. Почему они знакомы мне? Видела я их, видела... давно... в деревне...
баба-судомойка. Да, да, вспомнила. Она всегда вызывалась помочь старичку
повару, когда нужно было резать цыплят. Никто не просил - своей охотой шла,
никогда не пропускала. Вот эти самые глаза, вот они, помню их...
- Ой, не смотрите же так долго,- шепчет Гусь
кин.-Разве можно так долго!..
Я нетерпеливо мотнула головой, и он отошел. А я смотрела.
Она медленно повернула лицо в мою сторону и, не видя меня через узкую
щель кулисы, стала мутно и сонно глядеть прямо мне в глаза. Как сова,
ослепленная дневным светом, чувствует глазами челове-
ческий взгляд и всегда смотрит, не видя, прямо туда, откуда глядят на
нее.
И в этом странном слиянии остановились мы обе.
Я говорила ей:
"Все знаю. Скучна безобразной скукой была твоя жизнь, "Зверъ". Никуда
не ушагала бы ты на своих коротких ногах. Для трудной дороги человеческого
счастья нужны ноги подлиннее... Дотянула, дотоско-вала лет до тридцати, а
там, пожалуй, повесилась бы на каких-нибудь старых подтяжках или отравилась
бы ваксой - такова песнь твоей жизни. И вот какой роскошный пир приготовила
для тебя судьба! Напилась ты терпкого, теплого, человеческого вина досыта,